11 сентября

Бабушка устроила Варю в Библиотеку иностранной литературы, куда внучка каждый день ходила по бульварам, туда - вниз, а обратно - преодолевая небольшой подъем. Она писала карточки, наклеивала фотографии к читательским билетам, заполняла формуляры, ремонтировала книги и с другими девушками не сходилась, но и не заносилась, держась отстраненно и ровно. Не любила она только стоять на выдаче, когда к ней подходили читатели, смотрели мимо и Варя чувствовала себя шкафом, в котором хранится энциклопедия Брокгауза и Ефрона. Еще хуже было, если начинали пренебрежительно заигрывать. Варя сразу оборачивалась в фурию и, чтобы ее не держали за девочку, забирала волосы в пучок и носила длинные юбки, которые так раздражали Елену Викторовну, строго смотрела на посетителей, сухо обращаясь к ним "девушка" или "молодой человек", поставив на последних окончательный и жирный крест, по крайней мере до тех пор, пока не поступит в университет.

Но с университетом ничего не получалось. Напротив, все шло хуже и хуже. Она превратилась в заложницу собственной матери, которую не выгнали с работы, однако ни в какие командировки больше не посылали, не направляли в хорошие группы, оттесняли от дел и давали понять, что положение ее неустойчиво.

- Ленка, сиди тихо! - говорили подруги. - Пройдет время, все успокоится и вернется.

Но сидение и смирение было не для матери. Она не умела тихо. Ее место было на трибуне, куда она то и дело лезла с методическими предложениями, дидактической критикой начальства, примерами из собственной практики и чтением цветаевских стихов. Ее красивый голос как демон носился над аудиториями, заседаниями кафедр и учеными советами, и лишь теперь Варя стала понимать, что не только они с бабушкой, но и вся alma mater предпочитала отправлять светило за бугор, где Елена Викторовна размягчалась, чувствовала себя человеком и не лезла со своим уставом в чужие монастыри.

А здесь еще немного, и она нарвется на грубость. А если матушку уволят из университета, об этом даже страшно было подумать. Содрогнется небо, разверзнется земля, отворятся хляби небесные, и случится конец света. Варины несчастья ничто по сравнению с тем, как терзалось самолюбие Елены Викторовны.

"Страшная вещь самолюбие", - думала Варя, а бабушка учила ее терпению и ожиданию.

- Деточка, счастье приходит женщине само. Его не надо искать и за него сражаться. Сражающаяся женщина - это некомильфо. Она пахнет потом, и этот запах пробивается сквозь любые духи. Женщине все дается даром, только если она умеет этот дар принять.

Варя думала об Андрее с его жесткими усиками, вызывала в памяти их сумасшедшее противостояние, вспоминала, как играли они, глядя друг на друга горящими глазами. Наверное, если бы он позвонил или написал, она ответила бы ему. И если бы им пришлось опять встретиться, все могло бы произойти по-другому. А вот Марии она писать все равно не будет. Мария - это другое. Женщина должна понимать женщину, а тем более сестра - сестру. Варя и сама не могла объяснить, что именно сделала Мария не так и за что была на нее обижена, но шаг к примирению должен был исходить из Риги.

А между тем Рига молчала. И такая тоска напала на Варю - хоть вешайся. Время от времени ей звонили одноклассники, звали в школу или просто собраться у кого-нибудь на квартире. Но Варя не шла. Никогда прежде она не чувствовала себя ни в чем ущемленной, наоборот, была самой красивой, быстрой, лучше других одетой, даже через перекладину выше всех прыгала, только двое мальчишек могли за нею угнаться. И вдруг эта катастрофа...

От этого ей с каждым разом становилось тяжелее выслушивать разгневанные материнские речи. Елена Викторовна была тяжела в быту. Привыкнув к хорошей жизни, профессорша уставала от очередей в магазинах, и толкотни в метро, выплескивала раздражение на домашних, так что физическое существование с ней в одной квартире делалось день ото дня невыносимее. Она цеплялась к Варе, жаловалась на ее холодность и походила на большого, изнывающего от недостатка внимания подростка. Варя чувствовала себя загнанной, одинокой и никому не нужной. Как же плохо, когда в доме нет мужиков! Хоть бы братика родила. От отсутствия любви она чахла и с ужасом обнаруживала, что на коже появляются прыщики, точь-в-точь как у сводного Машкиного брата. Варя смотрела на женщин в библиотеке, проработавших там по многу лет и состарившихся среди пыльных книг, на университетских преподавательниц, среди которых было множество одиноких, неустроенных, бездетных женщин, и эта судьба пугала ее. А вдруг и ее ждет то же самое?

Кроме нее, никуда не поступил только Петька Арсеньев из Калининграда. Кто-то из одноклассников пустил слух, что Арсеньев сделал это из-за нее. Варя знала, что здесь ни при чем, но в душе ей было приятно, и однажды вечером позвонила в Калининград.

- Петюнчик. Я прочитала твое письмо.

В трубку задышали.

- Петюнчик, ты дурачок или совсем с девушками не умеешь обращаться?

- Я не думал, что ты захочешь со мной встречаться.