11 сентября

- Мне кажется, я уже где-то об этом читала, - раздался хриплый женский голос. - Но странно, обыкновенно девушки не признаются молодым людям в таких пикантных обстоятельствах.

- Петя говорит, Варенька его выбрала, чтобы этого мерзавца убить. Бедная девочка! Я бы сама его как цыпленка задушила. Вы клюкву-то берите. А мальчик до последнего дня ходил, цветы носил, мы и не знали, что с ним делать. А вчера его в армию забрали.

"Бредят, - подумала Варя. - Они все бредят".

- А Лена кинулась к экстрасенсам, в милицию - все без толку. Наконец какой-то юродивый немытый в электричке сказал: не бойся, твоя дочь у отца.

- Он же умер, вы говорили.

- Вот именно! Теперь вы понимаете, что я здесь пережила? А потом эта профурсетка звонит и говорит, что Варенька отыскалась. Милиция молчок, свидетелей нету. Варенька в чужой одежде. Ужасно. Говорят, будто она на рынке что-то украла. Варенька! Господи, слава Богу, хоть не убили. Мы ее, как полегче стало, перевезли в Москву. И вот Лена - из больницы в церковь, из церкви в больницу. А потом попа привела. Варенька без сознания, тот ее водой обливает, ряса грязная, волосы сальные. Когда мы с покойным Ваней хотели ее маленькую покрестить, она нам отказала. Ваня так рассердился тогда, что и вовсе отказался ее признавать и отчество свое не дал.

- Но при чем тут его согласие? Уж отчество-то, слава Богу, мы сами...

- Да, слава Богу. Сами. Только мы очень гордые были. Мы оскорбились, что нас заподозрили, хотя сами давали повод.

- Какой повод?

- А такой.

- Кажется, звонят.

- Легка на помине, намолилась, накаялась. Леночка, голубушка, попей чайку. Устала?

- Как Варя?

- Сарра Израилевна уверяет, что скоро поправится.

- Правда?

- Да, Лена, положение стабилизировалось.

Мать зашла в комнату. Варя отчетливо видела ее силуэт, но в полумраке комнаты не могла разглядеть выражения лица. Мать опустилась на колени и показалась ей похожей на нахохлившуюся птицу с острым клювом. Варя протянула руку и стала гладить маму-профессора по ученой голове, трогала ее осунувшееся, бледное лицо, рисуя, как в детстве, буквы на щеках, которые мама должна была угадывать; из этих букв складывались слова и предложения, с их помощью она рассказывала, жаловалась и просила прощения и совета, точно боясь произносить слова вслух и все сказать можно было лишь касанием пальцев, и не заметила, как провалилась в сон. Но этот сон отличался от тех, что видела она прежде. В нем не было кошмара, который преследовал ее в пустом ночном лесу с обгоревшими деревьями. Она снова шла по лесной дороге между двумя озерами, а потом перенеслась на южный мыс вытянутого острова, где сидела и плакала девичьими и женскими слезами. Она смотрела на воду и прозревала сквозь ее толщу и толщу земли страну, что ей часто снилась в детских снах, город со статуей Богородицы на холме, снежные горы у близкого горизонта, сады, трущобы, парки и мутную реку. Она снова видела высокого худощавого человека с мягкой бородкой, которую ей так нравилось трогать, он что-то говорил на незнакомом языке, и она не слышала, как Елена Викторовна читала перед иконами вечернее правило и канон, а потом еще долго кланялась и перешептывалась со строгими ликами.

Когда женщина вышла на кухню, докторша еще не ушла.

- Вы уж извините, Леночка, засиделась я, а у вас дела.

- Какие там дела! - махнула рукой профессорша. - Одно только дело и осталось.

- Да, детки, детки, - вздохнула ей в тон Сарра Израилевна. - Я со своими тоже мучилась. Не знаешь, с кем легче, с дочками или с сыновьями. За всех душа болит, а моим еще, сами знаете, как приходилось трудно. А вот поди же, растила-растила и осталась на старости лет одна.

- Разве они вас к себе не зовут? - спросила красная барыня с толикой материнской ревности.

- Все время звонят. Говорят, у вас все катится в тартарары, приезжай скорее.

- Ну уж в тартарары, - возразила Елена Викторовна.

- А ты, Лена, помолчи! Я нынче за сахаром два часа стояла, а дают по три кило в руки.

- Ой, мама, я все это уже пережила в Сантьяго: такой же голод, очереди и отключение света. Только там еще стреляли и взрывали дома. А кончилось все вообще неизвестно чем. И ничего, целы остались.

- Нам только не хватало, чтоб дома взрывали. Нет, уж лучше, как евреи, детей отправить, чтоб душа не болела.

- А говорят, в Чили теперь все хорошо стало, - примиряюще произнесла Сарра Израилевна. - Я по "Голосу Америки" слышала. У них экономический бум... Правда, на Пиночета было покушение.

- Да? И что? - вскрикнула Елена Викторовна с нехристианским блеском в больших черных глазах.

- Уцелел. Чудом.

- Ах, какая жалость, - пробормотала профессорша.

- Меня не интересует ваше Чили! Я в совдепии живу! - взорвалась Любовь Петровна. - И одно знаю: евреи просто так ничего не делают. Раз бегут значит, надо бежать.

- Не говорите ерунды, мама, можно подумать, вы активистка общества "Память".

В комнате стало не по-хорошему тихо.

- Я знаю, в душе вы все антисемиты, - произнесла Сарра Израилевна, вставая, - поэтому мы и уезжаем отсюда.

- Брось, Сарра. Это просто бабское злоязычие. В мире есть две национальности.