12 месяцев. Необычные эротические приключения

Марина всю свою взрослую жизнь вращалась среди художников и потому была лишена вот этих обычных женских комплексов – обнажённого тела не стыдилась, не боялась и сама раздеться в качестве модели. Она очень верила в силу искусства и не признавала в нём никаких рамок – что можно и что нельзя. Творческий гений – вот перед чем она преклонялась больше всего на свете и готова была пожертвовать ему всю себя.

Этим и воспользовался некогда Березенюк. Я увидел эту его гадкую картину у него в мастерской вскоре после того, как мы с Мариной в первый раз переспали и у нас начались серьёзные отношения. Картина стояла возле стены на полу, как какой-то хлам, среди подрамников и старых холстов.

– Что это такое… у тебя? – обомлел я, указав на неё.

Она хоть и была написана скверно, как и всё у него, но девушку – обнажённую! – я сразу узнал.

– А, это, – ухмыльнулся Березенюк. – Старая история. Была у меня с полгода назад одна из нашего музея. Миленькая такая. Попросила портрет. Ну, вот я и сделал. Но он ей не понравился. Дура, чего с неё взять. Зато вот роман закрутился знатный, цыпочка – во!

И он показал большой палец – испачканный грунтовкой и похожий оттого на обкончавшийся член. Вот тогда и надо было мне дать ему в морду. Но я струсил. И потом трусил перед ним всю жизнь.

С Мариной едва не расстроилось всё. Я приревновал жутко, сгоряча наговорил ей обидных глупостей. Она молча всё проглотила и ушла. Неделю мы не виделись. Я звонил, но она не брала трубку.

А потом пришёл к ней домой и прямо с порога выпалил:

– Марин, выходи за меня!

На её глазах выступили слёзы.

– И что, Березенюка мне простишь?

– Прощу. Я его выскребу из тебя.

– Выскреби, – чуть заметно улыбнулась она.

Я бросился к ней, подхватил и повлёк на кровать, попутно лишая её одежды. И до самого утра «выскребал» из неё Березенюка…

Мне тогда и в голову не могло прийти, что когда-то сам попрошу её раздеться перед другим мужчиной. И не просто попрошу, а буду хотеть этого так же сильно, как раньше мучился от ревности.

Марсель удивлённо посмотрел на меня в тот момент, когда Марина вошла в студию в одном только нижнем белье. В его глазах я заметил испуг и плохо скрываемый мужской интерес. Взгляд школьника-подростка, случайно заглянувшего в приоткрытую дверь девчачьего туалета.

– Вау! – воскликнул он. – Что вы задумали?

– Ничего особенного, – спокойно ответил я ему, хотя меня здорово потряхивало от волнения. – Просто снимем несколько хороших кадров и всё. На этот раз с обнажёнкой. Так что ты давай… тоже раздевайся.

А сам подошёл к Марине, встал у неё за спиной и медленно, словно сапёр, обезвреживающий мину, расстегнул лифчик. Она тоже помедлила, но так, как это делает женщина, когда на неё смотрит мужчина, и скинула его. Он упал на пол так же легко, как осенний лист с дерева, и так же тяжело, как с узника его кандалы.

Марсель застыл с плавками в руках. Я даже не взглянул на его лицо и не видел его реакцию. Я хотел видеть реакцию его пениса – всё, от начала и до конца. Как он из спокойного, хоботообразного, состояния перейдёт вот в то твёрдое, похожее на кость, обтянутую венами и чёрной кожей. И это скоро произошло прямо на моих глазах.

Марина оглянулась на меня – с молчаливым напряжением, как бы ловя моё настроение: всё ли нормально и не передумал ли я?

Тогда я встал на колени и с прежней неторопливостью спустил вниз её трусы. А она переступила ногами, избавляясь от них. И ко мне вдруг, как вспышка света, пришло осознание, что сейчас случилось. Вот стоит моя жена – совершенно голая – перед молодым чернокожим парнем, и он на неё сейчас смотрит и видит всю как она есть. И она тоже на него смотрит. Да, смотрит и видит вот эту его недвусмысленно торчащую чёрную силу.

И меня захлестнуло нечто, что со мной никогда не было. Точно это был и не я. Или же наоборот – именно я, настоящий я, а всё это время, почти всю мою жизнь во мне жил кто-то другой. Будто спал и наконец проснулся! Будто потерял память и наконец вспомнил себя! Словно взошло внутри меня солнце и озарило всё вокруг. Словно обрушилась волна свежести и понесла глубоко-глубоко и там, в глубине, что-то великое и красивое улыбнулось мне и сладко, жарко, любяще до самого дна поцеловало в губы.

Мы сделали серию кадров, где Марина и Марсель были вдвоём, ещё серию, где мизансцены детализировались, выхватывая части тел. Вот её рука на его животе и ниже. Его рука на её животе и ниже. Его рука на её груди и набухший сосок меж его пальцев. Его обнажённая чернота и её обнажённая белизна во всём. Не хватало только одного.

Я попросил её встать спиной к нему и наклониться – так, будто бы это половой акт. А его – плотно прижаться к ней.

– Шире расставьте ноги, чтобы я уместился под вами с камерой!

Хорошо, что они молчали всё это время. Марина вообще не сказала ни слова. Если бы они тогда обсуждали что-то, капризничали или смеялись, чувство бы рассеялось и ушло. И всё бы превратилось в кошмар и пошлость. Но они просто делали то, что я их просил.

– Стоп! Замрите вот так, пожалуйста!