12 месяцев. Необычные эротические приключения

Первое – моя жена, Ангелина. Или просто Лина. Родная и уютная – словно тихая ночь у домашнего очага. Все мои звёзды – это её звезды. Без неё не было бы ничего, потому что никакое семя не выживет, если не упадёт в добрую землю. Она стала для меня этой доброй землёй.

Второе – бывшая. Девушка из прошлого, как счастливый светлый день, постигший меня когда-то давно. Так давно, что уже кажется, будто это было и не со мной. Осталось только щемящее сердце послевкусие из счастья воспоминаний и горечи сожаления, что то время прожито мной так бездарно. Она ушла от меня, потому что я был дураком, не способным ценить любовь. Звали её Лера. Произношу это имя, и всплывает образ: бездонная синева глаз, глядящая на меня с укором… Прости, Лера, прости.

А третье «да», как джек-пот, выпадает избранным. Это – поцелуй Бога, шанс на миллион. Таинственная туманность, которая влечёт многих, но лишь единицы решаются шагнуть в неё. Поставить на кон всё и ввергнуться в пугающую ночную тьму неизвестности, чтобы обрести утро новой жизни. Впрочем, избранных нет. Есть избравшие. Кто избрал это, тот и избран.

Я избрал и стал избранным. Тем, кого поцеловал Бог.

Мне досталась трудная стезя. Не понятно, как так получилось, но у деревенского парня, коим я некогда был, отчего-то появилась мысль, что он человек творческий и потому будет жить творчеством, и творчество даст ему всё – деньги, славу и счастье жизни. Этот деревенский парень по наивности даже не предполагал, что творчество может всё забрать и ничего не дать. Что в эту дверь выстроена самая длинная в мире очередь, не считая той, что стоит перед дверью под названием Смерть.

Как и большинство соискателей, меня там никто не ждал. Дверь была закрыта, но стояние перед ней забирало у меня время, энергию, деньги и ничего не давало взамен, кроме насмешек знакомых, которым хватило ума посвятить себя более насущным делам, а также ревнивых выпадов стоявших в очереди таких же несчастливцев, как и я.

Я долбился в ту неприступную дверь, точно проклятый: пытался музыканствовать, писательствовать, стать фрилансером, отправлял сценарии для фильмов, копил деньги и издавал на них свои книги, мечтая, что кто-то станет их покупать. Но всё тщетно. Как в немую холодную пустоту.

В эту же пустоту ушла и Лера. Став бывшей.

Однажды мы гуляли с Линой и случайно встретили её. Она вроде как не узнала меня. Или сделала вид, что не узнала. А у меня просто не могло уложиться это в голове: как самый дорогой для меня на свете человек сейчас проходит мимо так, будто никогда ничего не было, будто самый чужой?

– Кто это? – заметила моё смятение Лина.

– Это она, моя бывшая… Лера, – ответил я, еле сдерживая боль.

– Хорошенькая.

– Да, она ничего…

Лина часто спрашивала меня про неё: как она то, как она сё… Ей, кажется, тогда хотелось быть на неё похожей, как бы заменить собой её для меня. Быть её копией и таким образом удержать меня рядом с собой.

– Как она любила тебя ласкать?

– По-разному. Она чудная, могла облизать с головы до ног.

– Я тоже хочу тебя облизать…

Или же наоборот – старалась перещеголять её:

– А она глотала?

– Нет, никогда. Она вообще минет не очень любила.

– Странно, а мне это нравится. Я только боялась тебе сказать…

Они не были похожи друг на друга внешне почти никак. У Леры красота русская – яркая, сочная, как наливное яблочко. Черты лица крупные, чувственные, волосы кудрями, женские округлости крепки, точно апрельские заморозки – мурашки по коже, а губы со сладким холодком.

Лина же красива по-татарски: тёмный взгляд, острота в лице, но тело с мягкой женственностью, как у танцующей наложницы из восточного гарема. И движения – медлительные, будто покрытые негой. А в узких губах едва заметная улыбка, согревающая кротко, словно апрельское солнце.

Похожи у них были только три вещи. Первая – женский дух: если женщина твоя по духу, ты это чувствуешь, тебе не надо подстраиваться, это происходит само собой. Вторая – руки: тонкие, но сильные, цепкие; другие руки у женщин я никогда не признавал. И третья – их йони, разверстая щель мира: будь я художником, то имел бы натуру куда прекраснее, чем у Густава Курбе. Если бы, конечно, они позволили мне это нарисовать.

Лина стала моей женой в тот момент, когда я в отчаянии плюнул на ту закрытую дверь и начал обычную жизнь. Как у всех людей. С девяти до шести – с понедельника по пятницу, постылое современное рабство и какой-никакой стабильный доход. А там и кредиты. А там и рутина.

И как-то незаметно рутина проникла во все стороны моей жизни. Музыку я бросил. Писал редко и больше по инерции, по привычке. Иногда меня посещали мысли, что может быть я вовсе и не творческий человек, что и нет у меня никакого таланта. Один великий сказал: можешь не писать, так и не пиши. А я мог и не писать, и не читать, и не делать вообще ничего.

Напишу что-нибудь и говорю Лине:

– Я рассказ написал. Прочитать тебе?

– Ну давай… Подожди, я только борщ сварю, полы помою, сяду и тогда прочитаешь… – осторожно, чтобы не обидеть, отвечала она.

Я не очень-то обижался. Ну зачем ей эта лишняя мука?