– Всё, снимай трусы, – сказала Лина серьёзно.
А Лера молча взглянула на меня смеющимися глазами.
Они что, думают, что я этого не сделаю? Да пожалуйста. Я встал и снял с себя трусы. Член тяжело качнулся и застыл окаменевшим стволом у них над головами.
– Если мы Афродита и Венера, то ты будешь Аполлон, – шутливо прервала молчание Лера.
– На Аполлона я как-то не тяну, телом не вышел, – смутился я и взял трусы, собираясь надеть их обратно. – Всё, дурак может одеваться?
– Одна часть тела у тебя всё-таки похожа на Аполлона. Вот эта, – Лина, приблизившись ко мне, обхватила член рукой. – Красивый дяденька.
– Ты его называешь дяденькой? – Лера тоже приблизилась. – А я звала дружочком. Мы с тобой чудные, Ангелина. Что будем делать?
– А что ты хочешь?
– Хочу украсть твоего Аполлона.
– Кради. Он ведь и твой тоже.
– Был мой когда-то.
Боги мои. Они стояли на коленях передо мной с нависающим над их головами членом и сводили меня с ума. Этого просто не может быть.
– Давай теперь я, – это Лерины руки, потом губы и тёплое лоно её рта. Я запустил пальцы в кудряшки её головы и поплыл.
Потом руки Лины чуть ниже, где-то там, где болтался кожаный мешочек с отяжелевшими «бубенцами». И её губы, и тёплое лоно её рта. А я, обнимая их головы, путаясь в их волосах, путаясь в них самих, доплыл скоро до самого края и там, на крутом берегу, излился огненным жаром.
Лера улыбнулась, утирая жар со своего лица. Лина, глядя на неё, тоже улыбнулась и облизнула жар со своих губ. Они упали на ковёр, как бы приглашая меня к себе. И я лёг между ними, утопая в их объятьях.
– Может, ты всё-таки снимешь с нас трусы, как грозился? – Лина шепнула мне в одно ухо, а Лера в другое добавила: – Будь смелей, Аполлон.
Я снял трусы сначала с Лины – жена есть жена, даже вот в таком, больше похожем на сон, положении. А может, мне и вправду всё это снится? Чтобы доказать себе реальность происходящего, потрогал её. Там. Боже мой, да, всё настоящее. Моя Лина. Живая и цветущая, как весна.
Затем снял трусы с Леры. Осторожно и неуверенно, не зная точно – можно это сделать или нельзя. Но она развеяла все мои сомнения быстрым по-женски позволяющим откликом – немножко приподняв зад. И потом не стала прятаться, сжимая ноги, а открыла моему взору всё – просто и красиво.
Напрасно некоторые думают, что «там» все женщины, как кошки в темноте – все серые, на одно «лицо». Женское место говорит о женщине не меньше, чем её лицо. А иногда и куда больше. Если хочешь понять, твоя эта женщина или нет, готов ли ты с ней разделить не только постель, но и жизнь, внимательно посмотри на её йони. Можешь поцеловать её туда без смущения и брезгливости, с тёплым и искренним чувством, – значит она твоя.
Они обе были мои. Лина и Лера. Лина – беззащитно голая, только узкая полоска по линии, мягко и так же беззащитно открывающей нежность её глубины. Лера – почти полностью прикрытая тёмным покрывалом волос, с пробивающимся сквозь него влажным блеском дышащего жизнью лона. И та, и другая – притягательны, словно пахнущий опьяняющими духами поцелуй любимой женщины, чисты и прекрасны, как солоноватый вкус любви.
Я всегда любил целовать туда Леру. Всегда любил целовать туда Лину. И сделал это снова. Сначала Лину, она раскрылась и подалась ко мне – встречая мои губы. Затем Леру, она обхватила мою голову, прижимая меня к себе ещё крепче, ещё ближе, ещё глубже. Отдавая себя всю.
Потом я ещё множество раз возвращался то к одной, то к другой. То к Лине, то к Лере. Ещё и ещё. Возвращался своими глазами, возвращался своими губами, возвращался своими руками. Возвращался своим Аполлоном – дяденькой-дружочком. Словно во сне. А иначе как сном это и не назовёшь – перед тобой лежат две любимые тобой женщины, раскрыв твоему взору то, что у них между ног. И обе тебя хотят. И обе позволяют тебе всё, что только может прийти в голову, а порой и то, что в голову может прийти только им. В женских головах таинственные потёмки, особенно когда в них просыпаются жадные до любви Венера и Афродита.
– Давай теперь вот так: ты там, а я здесь, – сказала Лера Лине.
– Нет, давай я там, а ты здесь, – сказала Лина Лере.
– Давай, – ответили они друг другу.
Лина села на меня подальше, лицом ко мне, ловко направив жезл Аполлона внутрь себя, нанизалась, задвигалась. Лера села на меня поближе – лицом к Лине, а ко мне промежностью женского места – предлагая себя моим губам и моему языку. Одно из тех немногих состояний жизни, когда тебе не нужно ничего делать, всё делается за тебя, а ты просто живи – наслаждайся.
Насладившись так, они поменялись местами. Я не мог видеть их лиц и что они там делали, кроме того, что делали, но мне почему-то казалось, будто они смотрят друг другу в глаза и улыбаются.
Так пролетела вся ночь. Утром мы сидели голышом и смотрели в туманное небо за окном. Окно было пустое, ничем не прикрытое, выглядело огромным, и небо словно дышало в него своим туманным волшебством.