12 смертей Грециона Психовского

Вскоре — как только художник оделся и забрал обратно шляпу — друзья спустились в тот же бар, где сидели вечером, на завтрак. В нос ударило душистой смесью, сплетением из запахов, которые медленно расплетались, расчленяясь на отдельные: пахло печеной картошкой, яичницей, беконом, жареным мясом, грибами, ароматным чаем и бодрящим кофе.

Сразу после носа в бой вступали глаза — первым делом что Психовский, что Аполлонский заметили барона Брамбеуса, сидящего за столиком и с удовольствием уплетавшего здоровенный кусок мяса. Барон в принципе привлекал внимание к себе раньше всех в любом месте — тяжело было не увидеть охваченную пожаром гору среди низкорослых кустиков. Барон и вправду напоминал скалу, которая по-тихому нарушала строгую диету из вулканических пород, позволяя себе вкусненького — вроде бы и сохраняла грозный, мощный вид, но в некоторых местах сдала позиции, не во вред общей внешности.

Брамбеус тоже заметил друзей, отвлекся от еды — лишь на мгновение — и поднял руку вверх, приглашая к столу.

— Доброе утро, — Грецион, уже с тарелкой глазуньи, уселся за стол.

— Доброе утро, — подключился Аполлонский, налив самую большую чашку капучино с тремя ложками сахара, а еще прихватив кусочек чизкейка — диабетики всего мира перекрестились. Федор Семеныч в принципе был тем еще сладкоежкой, а уж на утро после спонтанной попойки сахар с кофе помогал ему лучше всего остального.

Барон ответил не сразу — сначала дожевал свой кусок мяса, потом вытер бороду и только после сказал:

— И вам доброго утра! Ну что, как вы после вчерашнего? — его мощная рука, сверкнув рубиновым перстнем, потянулась за грушей.

И только сейчас Психовский разглядел очень важную деталь в бароне, важную и несколько, ну, пугающую. Брамбеус был абсолютно трезв — как стеклышко.

— Хуже чем у вас, — признался Грецион. — Если мне встать было просто трудновато, то нашему среброкистому Фебу…

— Да, удивительно, — обратил внимание на состояние барона уже Федор Семеныч, делая глоток кофе. — Вы абсолютно трезвы, я бы даже сказал, абсолютное абсолюта.

— О, — улыбнулся Брамбеус. — Просто у меня есть прекрасное средство, которое досталось моему роду от пра-пра-пра-пра…

Его речь прервало внезапное появление китайца-переводчика — тот словно ниндзя выскочил из тени. На завтрак человек гладильная-доска пришел в узких джинсах и цветастой футболке — видимо, вне работы он позволял себе расслабиться.

— Достопочтимый господин Сунлинь Ван просил передать вам его огромные извинения, — слегка поклонился переводчик. — Сегодня утром ему совсем нездоровится, а потому он не спустится на завтрак.

— Очень его понимаю, видимо, это какие-то общие сбои в самочувствии, — почесал бороду Психовский. — Барон, мне кажется, нашему алхимику срочно нужно это ваше средство после попойки…

— Нет-нет, — замахал веточками-руками китаец. — Господин Сунлинь Ван абсолютно трезв. Просто он сказал, что его слегка мутит от нехорошего предчувствия.

— Ну, на айсберг мы точно не налетим, — хмыкнул Аполлонский.

Грециону слова переводчика совсем не понравились. В глубине души Психовский понимал, что беспокоиться особо не о чем, но догадывался, что алхимики и прочие игроки в поддавки с реальностью — будь то какие-нибудь медиумы или маги — могут ощутить то, что другим просто не доступно, заперто на прочнейший амбарный замок; только не те из них, кто предсказывают потерю крупненькой суммы в ближайшем будущем, беря за свою услугу как раз-таки крупненькую сумму, а те, которые действительно пытаются постигнуть спрятанные по углам вселенной тайны. Они-то действительно могут ощутить что-то надвигающееся… с невидимого фронта. Ведь им открыт доступ в потустороннее, и те сущности, что живут по ту сторону, с удовольствием держат дверь открытой — им ведь тоже интересно, — пока заглядывающие туда люди не наглеют окончательно. И почему-то у профессора было ощущение, что где-то и когда-то он с таким уже сталкивался[7].

Канат слов Брабмеуса вытащил Грециона из пропасти мыслей:

— А вы присаживайтесь и позавтракайте с нами! — предложил тот переводчику.

Молодой китаец на мгновение замялся, но все же сказал:

— Покорнейше благодарю, — поклонившись, он сбегал за едой и вернулся, удостоившись настороженного взгляда барона. Тарелочку переводчик взял совсем маленькую, положив туда фрукты и йогурт — видимо, такую пищу Брамбеус считал даже не травой, а водорослями.

Переводчик цветастым воробушком заклевал свой завтрак.

— Кстати, я тут по утру заметил, — прищурился барон, — что по палубе кто-то всю ночь активно ходил. Какие-то очень женские следы, что ли?

— Да-да! — подтвердил извазюкавшийся йогуртом китаец. — Я тоже что-то такое заметил, когда решил подышать воздухом.

— Женщина на корабле — плохая примета…

— Барон, это же туристический лайнер, — поспешил успокоить переводчик. — К тому же, маленький размер ноги и такое изящество еще ничего не говорят…

— Хотите сказать, что это вы шлепали? Ваши миниатюрные ножки тоже очень даже прошли бы следственную экспертизу…