12 смертей Грециона Психовского

Они проходили мимо сооружений из белого камня, которые давно уже захватили лозы и суровые корни огромных деревьев, но лемурийцам это, похоже, не мешало. Казалось, что все домишки, террасы, ступени и башенки росли из огромного храма, были его продолжением, и этот город — а никто не сомневался, что оказался в центре древнего мегаполиса — разрастался из центрального комплекса.

Психовский гордился одной своей способностью, которая часто помогала ему на экзаменах: в молодости для того, чтобы списывать, а сейчас — чтобы мешать студентам заниматься тем же, ну или хотя бы издеваться над ними, ловя на жульничестве. Так вот, профессор очень быстро улавливал детали и запоминал их надолго — поэтому в отличие от Брамбеуса и Федора Семеныча, завороженных ездовыми ящерами, Грецион настороженно смотрел на колонны, обвитые каменными змеями, разинувшими свои пасти. Что-то очень напрягало Психовского, какое-то щемящее, интуитивное чувство, которое не получается объяснить до поры, до времени — пока не найдется катализатор для ответа. Но змеи в архитектуре… нет, тут что-то определенно было не так.

И вот опять — не дежавю, нет, но ощущение, словно бы он видел это своими, и в то же время совершенно чужими глазами.

Пока Грецион считал ворон, ну, точнее, змей, все четверо добрались до храма, вблизи — еще более огромного и нависающего. Индивидуальный запах каждого усилился, и профессора аж затошнило от едких забродивших ягод. Коварный взгляд, мониторящий детали, тут же просканировал колонны — конечно, здесь их тоже овивали змеи, только огромные, под стать храмовым колоннам — метров двадцать в высоту, не иначе.

Бальмедара повела гостей внутрь.

Внутри храм выглядел заброшенным, опять же, из-за торчавших отовсюду корней, опускавшихся с потолка лиан и других наглых представителей флоры, обосновавшихся здесь и не желавших депортироваться в леса. Своды купола возносились ввысь, и казалось, что они обмякнут, упадут и польются вниз самим космосом. Стены и колонны пестрили очень детальными и рельефными фресками с огромным количеством надписей, но ни у кого из троицы не было времени, чтобы их рассмотреть — Бальмедара вела гостей глубже в храм, а ведь Аполлонский даже успел достать карандаш и войти в режим художественной боевой готовности.

Остановились они лишь в огромном зале, утонувшем в купели мягкого лунного света, сквозь который крались ниточки фиолетового тумана. Здесь были зажжены аметистово-золотые лампады и какие-то аналоги современных фонарей, вот только светившиеся так же, как многочисленные ночные грибы в вековечном лесу. Грецион, в своем репертуаре, обратил внимание на огромную белокаменную статую пернатого змея в конце зала — это не понравилось профессору в разы больше, чем все предыдущее архитектурные изыскания.

Но, собственно, это все вещи описательные, а вот вещи действенные куда интереснее — потому что резко хлопнувший в ладоши барон, словно сотрясший землю, заставил вздрогнуть даже Бальмедару.

— Еда! — проревел он как очень голодный, но относительно обученный манерам медведь. — Мой желудок уже начал сам себя есть!

Какой-нибудь серьезный дядька-ученый заметил бы, что при таком раскладе, учитывая размеры Брамбеуса и его желудка, от барона давно бы остались рожки да ножки, да и то, не факт, что остались бы.

Грецион и Федор Семеныч, не обладавшие столь молниеносной реакцией на еду в радиусе нескольких метров, отвели взгляд от храмового великолепия и увидели огромный каменные стол, накрытый всем, чем только можно: фруктами, кубками и сосудами с напитками, зеленью и даже мясом — последнему пункту барон, похоже, радовался больше всего остального.

— Да, вы верно подметили, барон. Прошу к столу, — женщина жестом пригласила гостей.

— А мы не помешаем… им? — уточнил Брамбеус, кивая в сторону четырех сидящих человек в таких же головных уборах и костяных украшениях, как у Бальмедары.

— Они здесь исключительно ради вас.

— Да нас еще и встречают с такими почестями! Эх, жалко старый алхимик куда-то попал, ну да ладно, сам виноват, что пропустит самое вкусное.

— А ведь на этом столе сейчас могли есть нас, — шепотом пошутил Федор Семеныч, известный любитель черного юмора разного уровня жестокости — говорят, что студенты даже сделали сборник с его самыми тяжеловесными шутками, назвав «Чернее черного».

Грецион промолчал.

Зато Бальмедара услышала, легонько рассмеялась и пошутила в ответ:

— Если бы мы хотели, то уже бы съели вас. Но, увы, для украшений и одежды мы используем лишь кости ящериц.

— А для мяса за столом? — нахмурился Аполлонский.

— Такие вещи лучше спрашивать после еды, — подмигнул Грецион.

Троица уселась, поздоровалось с остальными четырьмя лемурийцами — все они были мужчинами — и приступила к трапезе, насев на еду так, что искры летели. В случае барона — почти буквально.