12 смертей Грециона Психовского

Красно-желтые лучи солнца градом падали на кроны деревьев, проносились свозь них и наполняли вековечный лес туманным свечением, киселем растекающемся по земле и прогоняющим кусачие сизые тени.

Сунлинь Ван тонул в утреннем потопе — но ему нравилось.

Ночью он задремал где-то среди светящихся грибов, чего ни один нормальный человек не сделал бы в настолько старом и не самом-то дружелюбном лесу, но старый китаец знал, что делает. Он умел быть едиными с природой, и природа — какой бы дикой, необузданной и жестокой она ни была, почти всегда отвечала взаимностью.

По необъяснимой науке причине, ни одна тварь — даже голодная и не брезгающая человечиной — не подобралась к алхимику. Возможно, простая удача, возможно — грибы отпугивали зверей, а возможно Сунлинь Ван просто облил себя какой-то алхимической дрянью, от которой несло, как от стаи диких потных кабанов.

Но теперь, утопая в бархатном утре, алхимик продолжал путь, внимательно вглядываясь в ветки деревьев — он как-то недовольно морщился и шагал все дальше и дальше, периодически позволяя пестрой тропической бабочке сесть на руку или на гладкую голову. В конце концов, бабочка — не голубь.

Достопочтимый алхимик Сунлинь Ван искал, а деревья, будто догадываясь, что ему нужно, прятали ветки куда подальше.

А поодаль, всегда следом и немного в стороне, в том же направлении и к той же цели, следов уже не оставалось, но трава приминалась, а ветки хрустели под ногами — казалось, что сами по себе.

Брамбеус пошел на третий круг.

Не то чтобы его желудок был бездонным (в таком случае давно бы пылиться барону в кунсткамере), просто рацион лемурийцев состоял практически полностью из фруктов, овощей и какой-то, цитируем барона, «травы» — гостям местные предлагали то же самое. Так вот, будь Брамбеус в своем фамильном имении, его бы с лихвой хватило на один круг — потому что даже в грандиозного барона не влезло бы больше одного печеного поросенка, трех жареных карпов, парочки куриных окорочков, бочки селедки, тарелки тушеной капусты, ножки утки с яблоками, пирога с яйцом и мясом, торта с заварным кремом и кружек пяти хорошего, наваристого, домашнего пива. Угощение лемурийцев же щелкалось, как семечки, и голод пропадал где-то кругу к пятому, если не к шестому, уж тем более — за завтраком, где мясных блюд набиралось на пол-укуса.

Брамбеус сделал глоток напитка — на этот раз медово-фруктового и не алкогольного — и вытер рот кружевным платочком, который всегда носил в кармашке. Манеры, в конце концов, никто не отменял.

— А, профессор! — загремел тот, завидев Психовского. — Прошу к столу! Завтраки тут, конечно, не такие сытные, как на нашем почившем лайнере и уж тем более в моем имении, но эти фрукты прекрасны! Главное — съесть достаточно.

— Спасибо, барон, — улыбнулся Психовский и уселся за каменный стол. Грециону показалось, что даже голос Брамбеуса, подобный раскатам грома, не так ударяет по голове, как разговоры вполне себе тихо изъясняющегося магуса Заххака. В этом определенно что-то было.

Съев нечто наподобие фруктового салата и обильно запив, профессор помотал головой:

— А вы не видели Аполлонского?

— Как же не видел! Видел, и завтракали мы вместе. Ну, если считать первый заход… Он проворчал, что сигареты отсырели, что здесь нет кофе, слопал что-то жутко сладкое — даже я к такому не притрагиваюсь! — и убежал куда-то… в город. Это же город, да?

— Город, барон, город. Город без названия и с таким количеством непонятного, что у меня мысли путаются.

— Ну, это повод хорошенько поразмыслить и поспекулировать! Но, — Брамбеус поднял указательный палец, — только после хорошего завтрака!

— Пойду поищу моего ненаглядного Феба, — Психовский встал. — А вам приятного аппетита.

— Эх, ничего вы не смыслите в завтраках! — в шутку проворчал борон и пошел на четвертый круг.