12 вечеров с классической музыкой. Как понять и полюбить великие произведения

Меня это в нем восхищает: то, что он не нарушает волю родителей, и то, что остается при этом верен себе. Ведь в итоге оказалось, что плаванье было не потерей времени, а бесценным опытом. Николай Андреевич действительно увидел почти весь мир! Для человека того времени это было не так просто и доступно, как сейчас. «Морские впечатления» Римский-Корсаков потом всю жизнь будет использовать в своей музыке: без этого плавания могло и не быть его «Шахерезады» с волшебными картинами моря или прекрасной симфонической картины «Садко». Римский-Корсаков стал самым настоящим морским живописцем, Айвазовским в музыке.

По возвращении из плавания была исполнена Первая симфония Римского-Корсакова. Успех невероятный! Особенно покорило публику то, что автор – молодой морской офицер. Семья смирилась с таким выбором, Римский-Корсаков ушел со службы и наконец полностью погрузился в музыку, как и мечтал. Одна за другой последовали блестящие премьеры его произведений.

Второй момент в его жизни, который меня восхищает, – это неожиданный для всех «уход в затворничество». Представьте себе: он – успешный молодой композитор, уже написано несколько симфоний, его первая опера «Псковитянка» идет с успехом – все хорошо. Но Николай Андреевич решает, что по большому счету он ничего не умеет, у него нет серьезной композиторской базы. А то, что он написал, – это везение, энтузиазм и вдохновение. На таком замесе долго не продержишься.

И Николай Андреевич начинает изучать полифонию XVII века, XVI века… Казалось бы: «Зачем вам это надо? Вы прекрасную музыку пишете, продолжайте в том же духе! Что называется, не заморачивайтесь!» – нет, он на несколько лет погружается в глубь музыкальной истории. Осваивает, на первый взгляд, ненужные умения – сложные техники полифонического письма, пишет фуги. У Римского-Корсакова более 60 фуг, которые никто почти не играл и не играет. Друзья действительно волновались, не понимая, что происходит; вот Чайковский пишет: «Фуги оказались в своем роде безупречные ‹…› Или из него выйдет большой мастер, или он окончательно погрязнет в контрапунктических штуках» (под контрапунктом Чайковский подразумевает полифоническую музыку в целом).

Но Николай Андреевич не то что не погряз – он, как птица Феникс, вернулся к музыкальной жизни совершенно обновленный. Если бы не было такого глубокого погружения в технику письма, то не было бы всех последующих сочинений Римского-Корсакова. Он был абсолютно прав – на одном таланте, интуиции долго не продержишься. У него никогда не было опьянения успехом, – хотя успех был! – а только очень трезвое и строгое отношение к самому себе.

Для него музыка – это и искусство, и наука. Неслучайно Николая Андреевича, совсем еще молодого, пригласили в Петербургскую консерваторию преподавать. Вся его жизнь будет связана с консерваторией, которая теперь носит его имя. Более того, в каком-то смысле все значимые композиторы последующих поколений – его ученики: они или учились у Римского-Корсакова, или учились у его учеников, или по его учебникам. Стравинский, Прокофьев, Мясковский – это только самые известные имена, а так учеников у него сотни. Николай Андреевич создал настоящую композиторскую школу, а его учебники по гармонии и инструментовке стали основой обучения композиторов на многие годы.