12 великих комедий

Артемий Филиппович. Чтоб вас черт побрал с вашим ревизором и рассказами!

Городничий. Только рыскает по городу и смущаете всех, трещотки проклятые! Сплетни сеете, сороки короткохвостые!

Аммос Федорович. Пачкуны проклятые!

Лука Лукич. Колпаки!

Артемий Филиппович. Сморчки короткобрюхие!

Все обступают их.

Бобчинский. Ей-богу, это не я, это Петр Иванович.

Добчинский. Э, нет, Петр Иванович, вы ведь первые того…

Бобчинский. А вот и нет; первые то были вы.

Явление последнее

Те же и жандарм.

Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице.

Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно взлетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении.

Немая сцена

Городничий посередине в виде столба, с распростертыми руками и запрокинутой назад головою. По правую руку его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выражением лица, относящимся прямо к семейству городничего. По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся ко зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. Прочие гости остаются просто столбами. Почти полторы минуты окаменевшая группа сохраняет такое положение. Занавес опускается.

Карло Гольдони Слуга двух господ

Пролог

Труффальдино

Пред вами я в прологе выхожу,

Чтоб вам сказать, кто я…

Я выдумка поэта, но я жив.

Я весел, быстр, умен и лжив.

Ну, словом-я такой, каким быть нужно,

Чтоб жить со всеми ласково и дружно.

Я с виду глуп и прост,

Я вышел из народа

И хоть на дурачка порою я похож,

Но все ж во мне живет веселая природа.

Я мигом проведу любого из вельмож!

Красивых женщин – обожаю,

Я им охотно угождаю,

С мужчинами ленив, но с девушками ловок…

Чтоб интересным быть, – я знаю тьму уловок,

Но здесь об этом умолчу

(Себе соперников я множить не хочу)…

Один во мне лишь недостаток есть:

Ужасно я люблю поесть…

Я видеть рад театр набитым,

Примета: значит, буду сытым…

Лишь одного я не терплю:

Работать страшно не люблю!

Да кто ж трудится в наши дни?

Пожалуй, дураки одни!

Нам, беззаботным итальянцам,

Привыкшим к песням, шуткам, танцам,

Нам дорог час в тени гондол,

А труд оставим иностранцам,

Кто хочет-пусть пыхтит, как вол…

Итак, пред вами Труффальдино.

Я упразднил излишний труд,

В нем ранней старости причина,

В нем люди счастья не найдут.

0-эй, танцуйте, пойте, пейте

И женщин радуйте всегда

Любите жить и жить умейте,

Пока вас не зовут туда… (жест).

Картина первая

Сильвио

Вот вам моя рука. И с нею – сердце.

Панталоне.

Ну, не, стыдись: и ты ему дай руку…

Отныне оба вы-жених с невестой,

А скоро мы отпразднуем и свадьбу.

Клариче.

Ну, хорошо, вот вам моя рука…

Я обещаю вам любовь и верность…

Сильвио.

А я клянусь вам верным быть до гроба!..

Ломбарди.

Ну-с, очень рад! Теперь все скреплено,

Возврата нет, и вы почти супруги…

Смеральдина

Как чудно… Вот бы так и мне хотелось!