120 дней Содома, или Школа разврата

Тут он ухватил свой инструмент в кулак и начал дрочить.

– Как бы я хотел видеть, как он нанес ей этот удар, – продолжая дрочить, приговаривал он.

Он пригляделся, подошел еще ближе и начал ощупывать живот мнимой покойницы.

– Да она никак беременна?! Нет, к сожалению.

Ощупывания все продолжались, и речи не прекращались.

– Какие телеса… Боже, да они еще тепленькие.

И вот он наклоняется к ней, припадает к губам…

– Ах еще и слюна осталась! Как же она сладка, эта ее слюна!

И снова вонзается в уста, запуская свой язык чуть ли ни в самую глотку.

Невозможно было лучше играть свою роль, чем удавалось это моей девице! Она лежала пень пнем, а как только герцог припал к ней, и вздохнуть не смела. Наконец он обнял ее и перевернул на живот. «Надо же посмотреть и на ее зад», – неизвестно кому объяснил он свои действия.

При виде зада он пришел в окончательное исступление. «Ах, что за прелестная попка!» – завопил он; и вот мы отчетливо видим, как он целует этот зад, лижет его, раздвигает ягодицы и запускает язык в крохотное отверстие.

– Вот, клянусь честью, – кричит герцог, – самый лучший, самый красивый труп, который я когда-нибудь видел. Как же был счастлив тот, кто лишил жизни эту красавицу, и что за наслаждение он должен был испытать!

Вот эта мысль и привела герцога к извержению; он, лежа возле покойницы, прижимался к ней бедрами и испускал струю спермы прямо в миниатюрную дырочку зада. Кричал он при этом словно дьявол при святом причастии: «Ах, теки, теки, мое семя! Как бы мне хотелось самому убить такую красавицу!»

На этих словах операция и закончилась. Герцог поднялся и покинул поле битвы. Нам понадобилось время, чтобы поставить на ноги усопшую, силы оставили ее: вынужденная неподвижность, ужас и страх так измучили ее, что она могла вот-вот и на самом деле превратиться в персонаж, который так удачно только что изображала.

Мы отправились домой с четырьмя луидорами, которые вручил нам камердинер. Вы можете легко догадаться, что себе он присвоил добрую половину.

– Слава тебе, Господи! – завопил Кюрваль. – Вот это, я понимаю, страсть! Сколько в ней соли, какова пикантность!

– У меня стоит, как у осла, – откликнулся герцог, – бьюсь об заклад, что муж сей на этой точке не удержался.

– Да уж будьте в этом уверены, ваша светлость, – сказала Мартен. – Там дело иной раз и до настоящего доходило. И у мадам Дегранж, и у меня еще будет случай вас в этом убедить.

– Черт возьми, – сказал Кюрваль. – А чем это ты там занимаешься?

– Оставь меня, – отвечал герцог. – Я заделываю своей дочке, представляя себе ее мертвой.

– Ага, злодей! – закричал Кюрваль. – У тебя в башке, стало быть, сразу два преступления!

– Дьявольщина, – отвечает герцог, – я бы предпочел, чтобы они воплотились в жизнь.

И его гнусная сперма устремилась в вагину Юлии.

– Давай продолжай, Дюкло, – сказал герцог, едва закончил свое грязное дело. – Продолжай, голубушка, нельзя, чтобы президент спустил. Ясное дело, он готов к кровосмесительству со своей дочерью, у постреленка нечистые мыслишки в голове. Его родители доверяют мне, я должен присматривать за ним и не могу допустить, чтобы он впал в разврат до такой степени!

– Опоздал! Опоздал! – закричал Кюрваль. – Я уже кончаю! А, разрази меня гром, какая прелестная покойница!

Злодей, загоняя свой жезл в Аделаиду, вслед за герцогом тешил себя фантазией, что совокупляется с трупом. Невероятное извращение либертинажа: что бы ни услышат, что бы ни увидят, тотчас же стремятся повторить на собственном опыте.

– Да продолжайте же, Дюкло, – взмолился епископ. – А то пример этих мошенников так на меня подействует, что я займусь делами еще более дурными.

– Ну что ж, продолжим, – сказала Дюкло. – Некоторое время спустя после этого приключения я отправилась в одиночку к некоему либертину, чья мания обернулась для меня приключением довольно унизительным, но зато не таким мрачным. Меня принимали в салоне, пол которого был устлан красивым ковром. На ковер этот меня поставили на четвереньки, предварительно раздевши донага.

– Посмотрим же, – сказал хозяин, по бокам которого сидели два огромных датских пса, – кто окажется расторопней, ты или мои собачки. Ищите!

И с этими словами он бросил на ковер пригоршню больших жареных каштанов и отдал мне совершенно собачью команду: «Апорт!»

На всех четырех я бросилась за каштанами, намереваясь, поскольку я проникла в суть его фантазии, принести их ему. Но не тут-то было: собаки кинулись за мной следом, легко опередили меня, и каждая принесла по каштану своему хозяину.

– Экая ты неумеха, – проговорил хозяин. – Может быть, ты испугалась, как бы тебя не искусали мои собачки. Не бойся, они тебе не причинят ни малейшего вреда, но как же они про себя смеются над тобой, что ты оказалась такой неловкой. Ладно, попробуй взять реванш… Апорт!