1356

- Пользуется? - Сэм рассмеялся. - Он сказал так аббату, правда? - Сэм мотнул головой на восток. - Там, брат, за нами следуют с полдюжины людей.

Они не очень-то умны, потому что мы заметили их, а теперь они собираются поговорить с аббатом.

Они вернутся к своему хозяину и скажут, что видели, как мы поехали на запад , а его жирдяйская светлость будет ждать визита законника. Только не дождется. Вместо него он получит вот это.

Он похлопал по гусиному оперению стрел в колчане. На некоторых перьях засохла кровь от боя в Вийоне.

- Ты имеешь в виду, что мы собираемся сражаться с ним? - уточнил брат Майкл и не заметил, что сказал «мы», как и не задумался, почему он все еще с эллекенами вместо того, чтобы идти в Монпелье.

- Конечно, черт возьми, мы собирается сразиться с ним, - презрительно сказал Сэм. - Чертов граф обманул нас, не так ли? Поэтому мы повернем на юго-восток как только те сонные ублюдки закончат трепаться с аббатом.

Потому что они не поедут за нами, чтобы убедиться, что мы уехали на запад. Они из того рода сонных ублюдков, которые думают не дальше следующего кувшина эля, а Томас - думает, Томас думает на два кувшина вперед, он таков.

Томас услышал комплимент и повернулся в седле.

- Только на два кувшина, Сэм?

- На сколько тебе угодно, - отозвался Сэм.

- Все зависит, - Томас позволил брату Майклу догнать его, - от того, останется ли граф Лабруйяд в том замке, что мы захватили для него. Подозреваю, что нет. Там он не чувствует себя в безопасности, а он из тех, кто ценит комфорт, поэтому думаю, что он поедет на юг.

- А вы едете перехватить его?

- Едем устроить ему засаду, - сказал Томас. Он посмотрел на солнце, чтобы сориентироваться по времени. - С Божьей помощью, брат, мы преградим ему путь во второй половине дня. Он выдернул пергамент из-под перевязи. - Ты не читал это?

- Нет! - настаивал брат Майкл, и говорил правду. Он посмотрел, как Бастард взломал печать и развернул жесткий пергамент, затем перевел взгляд на Женевьеву, едущую на сером коне по другую сторону Бастарда.

Томас заметил тоскующий взгляд монаха и удивился.

- Разве ты не видел прошлой ночью, брат, что происходит с тем, кто берет чужих жен?

Майкл вспыхнул.

- Я..., - начал он, но обнаружил, что сказать ему нечего.

- И кроме того, - продолжил Томас, - моя жена - еретичка. Она отлучена от церкви и обречена на ад. Как и я. Тебя это не беспокоит?

И снова брату Майклу нечего было сказать.

- И почему ты еще здесь? - спросил Томас.

- Здесь? - молодой монах смутился.

- Разве у тебя нет обязательств?

- Предполагается, что я направлюсь в Монпелье, - признался брат Майкл.

- Это туда, брат, - сказал Томас, указывая на юг.

- Мы едем на юг, - сухо сказала Женевьева, - и полагаю, что брат Майкл предпочтет наше общество.

- Предпочтешь?

- Буду рад, - ответил брат Майкл и удивился готовности, с которой ответил.

- Тогда добро пожаловать, - поприветствовал Томас, - к заблудшим душам.

Которые сейчас повернули на юго-восток, чтобы преподать толстому и жадному графу урок.

Граф Лабруйяд продвинулся недалеко. Лошади устали, день был жарким, большая часть его людей мучилась от похмелья после вина, выпитого в захваченном городе, и повозки медленно катились по ухабистой дороге.

Но это не имело значения, потому что люди, которых он послал шпионить за Бастардом, вернулись с полезными для него новостями.

Англичанин поехал на запад.

- Вы уверены? - рявкнул граф.

- Мы следили за ним, милорд.

- Следили, как он делал что? - с подозрением спросил граф.

- Он пересчитал деньги, милорд, его люди сняли с себя доспехи, затем они уехали на запад. Все. Он сказал аббату, что пришлет законников, чтобы потребовать плату.

- Законников! - захохотал граф.

- Так сказал аббат и пообещал вашей светлости, что выскажется за вас в любом суде.

- Законники! - снова захохотал граф. - Тогда ссора не утрясется при нашей жизни.

Теперь он был в безопасности, и медленное передвижение не играло никакой роли.

Граф остановился в убогой деревеньке и потребовал вина, хлеба и сыра, он ни за что не заплатил, наградой крестьянам, по его искреннему убеждению, было само присутствие рядом с ним, и этого должно быть достаточно.

Поев, он постучал ножом для кастрации по прутьям клетки, в которой сидела его жена.

- Оставишь себе на память, Бертийя? - спросил он.

Бертийя не ответила. Ее горло саднило от рыданий, глаза покраснели и неотрывно смотрели на ржавый клинок.

- Я сбрею ваши волосы, мадам, - пообещал ей граф, - и заставлю ползти на коленях к алтарю и вымаливать прощение.

И Господь, возможно, простит вас, мадам, но я нет, и вы отправитесь в монастырь, когда я с вами закончу.

Вы будете драить их полы мадам, и стирать их рясы, пока не очиститесь от грехов, а потом сможете провести в сожалениях остаток своих жалких дней.

Она по-прежнему молчала, и граф, которому надоело, что он не может спровоцировать ее на протест, позвал своих людей, чтобы помогли ему забраться в седло.

Он снял доспехи, и теперь был одет в легкий сюрко [11], украшенный его эмблемой, а воины сложили свои доспехи на вьючных лошадей вместе с щитами и копьями.