1356

Доктор Люциус, облачённый в закапанную чернилами мантию доминиканского кроя, насупленно взирал на притихших студентов. Томасу расписали Люциуса, как самого толкового из учёных клириков университета Монпелье, и англичанин, прихватив брата Майкла, заглянул к доктору на лекцию. Люциусу была отведена аудитория, представлявшая собой кое-как отгороженный уголок крытой галереи монастыря Сен-Симон. Погода испортилась, и сквозь худую черепичную крышу просачивались капли дождя, собираясь на полу в лужицы. Доктор сидел на возвышении. Десяток студентов кутались в чёрные и синие рясы на стоящих в три ряда скамьях.

Доктор Люциус огладил густую бородищу, ниспадающую до заменяющей пояс верёвки:

— Чего языки проглотили, тупицы? Заснули? Или грапы вчера перебрали? Однажды вы станете священниками (храни, Господи, тогда нашу церковь!). Придёт к вам прихожанка, чадо которой скончалось до того, как вы успели окрестить его. Убитая горем мать, рыдая, будет вопрошать вас: ужели её дитя не узрит света спасения? И что вы ей ответите, а?

Студенты молчали. Доктор недовольно осведомился:

— Ну, хоть кто-то отверзнет уста?

— Я, — нерешительно произнёс длинноволосый юноша в потёртой студенческой шапочке.

— Мастер Кин? — плотоядно оскалился Люциус, — Рад видеть, что вы не даром проделали долгий путь из своей дикой Ирландии. Итак, что вы ответите потерявшей ребёнка матери?

— Скажу, что он попадёт в рай.

— Почему?

— Потому что если я отвечу иначе, она разнюнится ещё сильнее, а, видит Господь, нет ничего хуже плачущей женщины!

Люциус скривился:

— То есть, плевать вам, мастер Кин, истинно ли утверждение, ложно ли, только бы несчастная не ныла? Так вы понимаете обязанность пастыря утешать страждущих?

— Ну, не говорить же бедному созданию в лоб, что её кровиночка горит в аду? Ни в коем случае! В принципе, если мамаша хорошенькая, я могу утешить её и по-другому.

— Ваше милосердие воистину не имеет никаких границ, — кисло сказал доктор, — Тем не менее, повторяю: истинно ли моё утверждение о предопределённости ада некрещёному младенцу?

Бледный студент в чистенькой опрятной рясе прочистил горло, и его соученики дружно застонали. Очевидно, похожий на заморенного крысёныша молодой человек относился к неистребимому племени зубрил, на фоне которых блекнут скромные успехи их товарищей.

— Блаженный Августин… — начал зубрила, — учит, что есть лишь один путь очиститься от первородного греха, и этот путь — крещение.

— Эрго…?

— Следовательно, дитя, умерев прежде крещения, не успело от него очиститься, и душа попадёт в преисподнюю.

— Итак, ответ есть, — подытожил Люциус, — Благодаря мастеру де Бофору…

Зубрила не смог скрыть довольную улыбку.

— И блаженному Августину. С ответом все согласны? Можем переходить к следующему положению?

— С какой стати младенец попадёт в ад? — возмутился ирландец Кин, — Когда он нагрешить успел?

— Ребёнок рождён женщиной, — отбарабанил де Бофор, — и несёт печать первородного греха, которой помечены все женщины после грехопадения Евы!

— Аргументы у мастера де Бофора железные. Ваш ход, мистер Кин, — оскалился доктор.

— Всемогущество Господа, оказывается, имеет пределы? — не выдержал Томас и по-латыни же, на которой велась дискуссия, продолжил: — Данные Им таинства сильнее даже Его воли и милосердия, так, что ли?

Студенты обернулись поглазеть на того, кто посмел вмешаться в учёный спор, а доктор Люциус едко осведомился:

— Кто это там разглагольствует? Я не припомню вас среди тех, кто внёс плату за право посещать мои лекции!

— Я не разглагольствую. Просто отметил, что у мастера де Бофора труха вместо мозгов, — не смутился Томас. — Он или не вник или вовсе не читал трудов Фомы Аквинского, а тот считал, что таинства — не пределы, а лишь одно из множества проявлений милосердия Божьего. Господь, а не мастер де Бофор, решает участь ребёнка, а святой Павел в первом послании к коринфянам указывает, что брак пары, в коей муж или жена исповедуют язычество, равно свят перед Господом. Возвращаясь к мудрости блаженного Августина, можно припомнить его «О граде Божьем», где он пишет, что для родителей умершего чада отыщется способ спасти его душу.

Де Бофор открыл рот, чтобы возразить, но доктор опередил его:

— Вы — священник?

Томас сбросил капюшон и распахнул плащ, демонстрируя кольчугу:

— Солдат.

— А вы? — Люциус перевёл взгляд на брата Майкла. — Вы с ним?

Монах попятился и промямлил:

— Я… я ищу медицинский факультет…

— Нюхачи мочички и собиратели костей разместились в Сен-Стефене, — пренебрежительно сказал Люциус, и мастер де Бофор с готовностью хихикнул. Преподаватель же с любопытством воззрился на Томаса, — Солдат, говорящий на благородной латыни, надо же! А я уж, грешным делом, полагал, что эпоха чудес миновала. Явились сюда убить кого-нибудь?

— Только если вы не проясните мне один вопросец, — осклабился Томас, — Проясните?

— Только если у вас хватит денег, — в тон ему ответил доктор, — Но сначала я закончу лекцию.

Он указал испачканной чернилами ладонью на Томаса: