1356

— Поруче-е-ение? — насмешливо протянул Бессьер, — Что за поручение?

— Не допустить, чтобы святая реликвия оказалась в грязных руках.

— И что же за реликвия?

— «Ла Малис».

— Да? И в каких же руках она не должна оказаться?

— В твоих, кардинал Бессьер.

— Зрите, христиане, сколь глубоко укоренён во грехе бесстыдный Ле Батар! — сокрушённо воззвал кардинал к монахам, — Руки служителя церкви для него недостаточно чисты! Оно и понятно. Ле Батар отлучён от церкви, извергнут из её святого лона и лишён спасения. И что же? Вместо покаяния он посмел явиться сюда, в храм Господень со своими шлюхами и богомерзкими клевретами, дабы украсть сокровище, дарованное Богом церкви Его!

Он указал на Томаса перстом и возвысил голос:

— Ты же не станешь отрицать, что отлучён?

— Одного деяния я уж точно отрицать не стану! — ответствовал лучник.

— Какого же? — нахмурился кардинал.

— Твой брат, — сказал Томас.

На лицо Бессьера набежала тень. Указующий перст дрогнул, рука опустилась.

— Твой брат мёртв.

— Откуда тебе известно об этом, еретик?

— Я отправил его дьяволу в пасть со стрелой в брюхе! — дерзко выкрикнул Томас.

Он не собирался молить о пощаде, так как Бессьер был не из тех, кого можно надеяться разжалобить. Вызов — всё, что оставалось окружённому врагами лучнику.

— Он подох от стрелы из ветки, срезанной с ясеня на закате и очищенной от коры девственницей. Стрелы с наконечником, выкованным в беззвёздную ночь, и с перьями, взятыми с правого крыла гуся, загрызенного белым волком. А лук, из которого стрела была выпущена, неделю до того пролежал в церкви.

— Колдовство… — прошептал кардинал.

— Их должно сжечь, Ваше Высокопреосвященство! Включая этих двух! — отец Маршан злобно махнул в сторону Робби де Веррека, — Они преступили клятву! Они…

— Клятву тому, кто пытал беззащитную женщину? — оборвал его Томас.

Его чуткий слух уловил цокот лошадиных копыт по брусчатке снаружи собора и гневные голоса.

Кардинал, тоже услышавший что-то, насторожился, посмотрел на двери собора, не увидел ничего подозрительного и объявил:

— Они умрут! Умрут за «Ла Малис»!

По щелчку Бессьера шеренга монахов за престолом раздвинулась. За ними стоял старик в ветхой белой рясе, залитой кровью из расквашенных губ и носа. За его спиной в нише апсиды Томас увидел каменный саркофаг, покрытый резьбой и раскрашенный, покоящийся на двух пьедесталах. Крышка гроба была сдвинута. Из тени апсиды выступил здоровяк в надетом поверх кольчуги пластинчатом нагруднике, о который с щёлканьем бились вплетённые в бороду костяшки. С момента, когда Томас отпустил Скалли к его лорду, костяшек в волосах у шотландца изрядно прибавилось.

— Ты обдурил меня! — пролаял он отрывисто Роберту Дугласу, — Заставил драться за вонючих англичан! Твой дядя сказал, что ты должен сдохнуть! Ты не Дуглас больше, потому что ты кусок собачьей отрыжки! Вот кто ты!

Гордый столь длинной и связной речью, Скалли повернулся к саркофагу и извлёк из его недр меч. Клинок не имел ничего общего с теми, что изображались на фресках в этом соборе и в Авиньоне. Меч походил на фальшион, грубое оружие простолюдинов, годное для резки, как сена, так и глоток. Слегка изогнутый клинок, расширяющийся от рукояти, не был предназначен для колющих ударов, только для рубящих. Лезвие выглядело старым, неухоженным, но Томасу внезапно захотелось пасть перед ним ниц. Иисус смотрел на этот меч, касался его и в ночь ареста запретил спасать себе свободу посредством этого смертоносного куска металла, этого меча рыбака.

— Убейте их! — скомандовал кардинал.

— Проливать кровь в Храме Божьем?! — возмутился седобородый настоятель.

— Убейте! — повторил кардинал и остановил готовых нажать спуск арбалетчиков, — Не болтами!

Он широко ухмыльнулся и изрёк:

— «Ла Малис» — орудие церкви Христовой. Пусть «Ла Малис» и рубит скверну под корень! Вместе с носителями скверны!

Пропела тетива лука, и стрела ударила в цель.

12

Стрела звонко ударила Скалли в нагрудник. Шиловидный наконечник, предназначенный прошивать пластинчатые латы, ковался из стали. Тонкий, крепкий и острый, он надевался на ясеневое древко, утяжелённое у наконечника дубовой вставкой. На острие такой стрелы концентрировалась чудовищная пробивная сила, поэтому и ковали их из лучшей стали. К сожалению, среди кузнецов порой находились ловкачи, ковавшие шиловидные «бодкины» из дешёвого железа, гнувшегося при соприкосновении с доспехом. Согнулся и этот, без вреда щёлкнувший Скалли по кирасе. Хоть стрела не пробила броню, но от удара шотландец попятился и плюхнулся на задницу. Поднял стрелу, пощупал гнутое остриё и счастливо ухмыльнулся.

— Если кто-то кого-то и убьёт в этой убогой церквушке, — донёсся от дверей голос, — то только с моего дозволения. Что здесь у вас, чёрт побери, происходит?