1356

Томас повернулся. Солдаты Лабрюиллада и монахи испуганно жались к стенам, уступая место входящим в собор новым и новым латникам, лучникам, чьи ливреи украшало изображение золотого льва на синем в золотых лилиях фоне, такое же, как то, что с гордостью носил на одежде Бенджамин Раймер. К алтарю, гремя латными башмаками, шагал мужчина, в котором Томас по осанке и надменно вздёрнутой голове угадал нанимателя Раймера — герцога Уорвика. На нём был полный пластинчатый доспех, заляпанный грязью, но не покрытый гербовым жюпоном, зато с шеи, повязанной шёлковым синим шарфом, свешивалась массивная золотая цепь. Чуть старше Томаса, небритый и без шлема (его нёс за ним оруженосец), герцог огляделся по сторонам, кривя губы. А вот со спутником лорда, бывалого вида воином в годах с резкими чертами загорелого лица и в чиненых латах, Томас где-то пересекался. Где?

Кардинал, привлекая к себе внимание, гулко стукнул о пол посохом:

— Кто вы?

Герцог (если это был герцог) бровью в его сторону не повёл:

— Кого тут собрались убивать?

— Это церковное дело, — высокомерно бросил Бессьер, — Вам здесь не место.

— Я решаю, где мне место, а где нет, — снизошёл, наконец, до него вельможа и, обернувшись на шум непонятной возни у входа, добавил, — Будете досаждать мне, вышвырну пинками из монастыря. Хотите ночевать под открытым небом? Ты кто?

Последний вопрос был обращён к Томасу, и тот, надеясь, что не ошибся, предполагая в пришельце герцога, опустился на одно колено:

— Сэр Томас Хуктон, вассал герцога Нортхэмптона.

— Сэр Томас отличился под Креси, — негромко подсказал герцогу седой, — Один из молодцев Уилла Скита.

— Лучник? — уточнил герцог.

— Да, Ваша Милость.

— И пожалован в рыцари? — в голосе лорда отразилось лёгкое неодобрение.

— Да, Ваша Милость.

— Заслуженно пожалован, мой лорд, — твёрдо сказал седой, и Томас вспомнил его.

Сэр Реджинальд Кобхэм, прославленный военачальник.

— Мы дрались с вами плечом к плечу у брода, сэр Реджинальд.

— Бланшетак он звался, брод этот! — припомнил Кобхэм и ухмыльнулся, — Горячая была сеча, скажу я вам! Поп ваш… Лихо он топором сносил французам бошки!

— Отец Хобб, — кивнул Томас.

— Вы, двое, закончили вечер воспоминаний? — осведомился нерцог.

— Ещё и не начали, мой лорд, — скалился Кобхэм, — Сами понимаете, встретились два ветерана…

— Чёрт бы подрал всех ветеранов, вместе взятых, — беззлобно ругнулся Уорвик.

Сам король озаботился приставить неродовитых, однако опытных в военном деле людей ко всем без исключения, знатным полководцам, сознавая, что горячность юности и вельможную спесь лордов следует уравновесить практической мудростью старых рубак. Уорвик не был юнцом, участвовал в сражении под Креси, и всё же не принимал важных решений, не переговорив с Кобхэмом, мнение которого высоко ценил. Сейчас герцог был не в духе, и настроение ему отнюдь не улучшило алое сердце, замеченное на щите Скалли, прислонённом к саркофагу:

— Это не герб ли Дугласов?

— Это кровоточащее сердце Христово, — быстро нашёлся с ответом кардинал.

Разговор вёлся по-французски, и Скалли даже не понял, что речь идёт о его щите. Тем не менее, шотландец, чуя в Уорвике англичанина, сверлил его взглядом так яростно, что Бессьер, опасаясь, как бы Скалли не бросился в драку, плечом оттеснил его за спины всё ещё стоящих истуканами у гроба монахов.

— Эти люди! — кардинал обвёл рукой сгрудившихся у подножия алтаря солдат Лабрюиллада, — служат церкви. А вы мешаете исполнению священного долга, возложенного на нас лично Его святейшеством папой.

— Мешаю? Упаси Боже!

— В таком случае благоволите покинуть храм, дабы мы могли продолжить церемонию.

— Что за церемония? — осведомился герцог, переводя взор на Томаса.

— Убийство, проще говоря, Ваша Милость, — растолковал тот.

— Священное возмездие! — загремел кардинал, — Этот сквернавец отлучён! Он проклят Богом, отвергнут людьми и отлучён церковью!

— Правда? — спросил у Томаса Уорвик.

Томас пожал плечами.

— Он — еретик! Обречённый на адские муки еретик! — обличал Томаса Бессьер, — И он, и его блудница-жена, и потаскуха, надругавшаяся над святостью брака!

Повинуясь взмаху длани кардинала, герцог повернулся к Бертилье, и складка меж его бровей разгладилась:

— Женщины тоже приговорены к вашему «возмездию»?

— Господь осудил их, а мы лишь исполним волю Его.

— Вынужден огорчить. Не исполните, пока я здесь, — сказал герцог, с сожалением отводя глаза от графини Лабрюиллад, — Сэр Томас, дамы под твоим покровительством?

— Да, Ваша Милость.

— Тогда вставай. Ты — англичанин?

Томас поднялся с колена:

— Кто ж ещё, Ваша Милость?

— Хорошо.

— Он — грешник! — зашёлся в визге Бессьер, почувствовав, что добыча ускользает от него, — Проклятый грешник! Церковь приговорила его к смерти!

— Он — англичанин, как я, — спокойно произнёс Уорвик, — А церковь не исполняет приговоров. Она их выносит и передаёт преступников светским властям. Здесь и сейчас единственная светская власть — это я, герцог Уорвикский. Этот человек — англичанин, я забираю его, и непременно казню…

Он холодно улыбнулся кардиналу:

— … Если архиепископ Кентерберрийский его мне предпишет казнить.

— Он отлучён!