14-я колония (ЛП)

Зорин, вероятно, активировал спусковой крючок где-то пять-десять минут назад, наверняка планируя сделать взрыв как можно ближе к полудню. Он попытался сосредоточиться на этой срочности, борясь с нарастающей паникой, которая быстро овладела его разумом и телом. У него никогда не было проблем с лифтом, вращающейся дверью или крохотной ванной. Даже в кабине истребителя, втиснутого в тесное пространство, не видящего земли. Сразу за навесом всегда было открытое небо, и сила ускорения от форсажных камер никогда не вызывала чувства попадания в ловушку.

Наоборот, на самом деле.

Там он почувствовал свободу.

Он много читал о клаустрофобии. Как адреналин, пронизывающий тело, запускает либо бег, либо импульс сопротивления. Но там, где ни один из действий не был возможен, возникала только паника.

Как сейчас.

Он остановился и поглотил несколько секунд бездыханной тишины. Темнота казалась еще более глубокой, воздух был холодным и безрадостным.

Впервые он вспомнил об этом чувстве подростком. Он и еще один друг спрятались в багажнике машины, пробираясь в кино про автомобилистов. Он испугался, выбросил заднее сиденье и убежал. Годы случайных повторений заставили его понять, что это не был страх перед узкими местами. Нет. Больше страх ограничений. Застрять. Ему никогда не нравилось сиденье у окна на коммерческом рейсе. И когда он подшучивал над Кассиопеей по поводу ее страха перед полетом, он всегда знал, что его слабость была больше, чем страх. Страхи можно преодолеть. Фобии парализовали.

Едкая желчь заполнила его горло.

Зловонный воздух клубился в его ноздрях.

Он сомневался, что в этом туннеле за долгое время было много вентиляции.

Он снова начал двигаться.

Но огненный шар вырвался из его живота и поразил его мозг.

Террор начался.

* * *

Стефани вошла в Белый дом через северные двери. В здании царила тихая беседа и царила аура ожидания. До приведения к присяге оставалось всего несколько минут. Эдвин Дэвис ждал ее, наверняка привлеченный прибытием вертолета.

«Это под нами», — сказала она. «Туннель, вырытый Обществом Цинциннати после войны 1812 года». Она указала на дневник, который держала в руке. «Здесь все. Я предупредил Литчфилда, но он ушел, никому не сказав.

И тогда она поняла.

«Сволочь. Он сказал мне, что в соответствии с Законом 1947 года он должен добиться успеха. Держу пари, что AG стоит выше в списке, чем назначенный сегодня выживший. Если это место пойдет вверх, Литчфилд станет президентом».

«Тогда давайте удостоверимся, что он не поднимется».

Она смотрела сквозь стеклянные двери, мимо портика, на Северную лужайку, на забор и людей за ним. Когда она позвонила в Литчфилд, у нее был шанс защитить Фокса и по крайней мере некоторых из них.

Теперь уже ничего нельзя было сделать.

Взрыв мощностью шесть килотонн уничтожит все в радиусе мили.

«Теперь все зависит от Коттона».

* * *

Малоун не мог остановиться. Он должен продолжать идти. Но ужасающее чувство страха охватило его разум и затуманило все мысли, кроме одной.

Побег.

Слабость закралась в каждую мышцу. Он зажмурился и замкнулся в себе, пытаясь подавить иррациональный рост паники. Он давно не испытывал этой беспомощности.

Но знакомая паника вернулась.

Удушье, как будто его одежда слишком облегает. Головокружение. Дезориентация. Стены смыкаются, сжимаются на секунду. Кто-то однажды сказал ему, что это проблема контроля.

Фигня.

Это было похоже на клетку внутри клетки, внутри клетки.

Ужасный.

Единственная спасительная благодать заключалась в том, что никто не видел его таким.

Туннель начал сужаться, потолок определенно приближался. Здесь какое-то сжатие и схлопывание. Он не считал шаги, но он был далеко, наверняка мимо Лафайет-парка, может быть, даже Пенсильванской авеню. Как эта штука не обнаруживалась все эти годы? Удивительный. Но вот оно. Нетронутый. Чем дальше он заходил, тем больше ухудшения он видел. Он попытался сосредоточиться на этом и обмануть свой разум, но безуспешно. Туннель казался питоном, выжимающим из него здравомыслие. Ужас вырвался из темноты и ударил его, как дротик.

Впереди он увидел, где тропинка проваливается, пространство не более трех квадратных футов. Он перешел от сгорбленного положения на двух ногах к приседанию, а теперь стал карабкаться на четвереньках. Но перед ним, всего в нескольких футах от него, простиралось пространство, где ему пришлось бы покачиваться на животе.

Как прорезь в земле.

Он посветил внутрь.

И увидел алюминиевый корпус.

В десяти футах от меня.

О Господи.

Но как добраться?

В каждом кошмаре, который он когда-либо видел, это был наихудший сценарий. Тот, который всегда заставлял его просыпаться в холодном поту.

Но у него не было выбора.

* * *