14-я колония (ЛП)

Он продолжал идти по коридору, половицы скрипели под его весом, сильно изношенный ковровый бегун плохо заглушал его шаги. Мысли о Гэри крутились в его голове. Его сын быстро рос, почти закончил школу, начиная решать, чем он хочет заниматься всю оставшуюся жизнь. Поговаривали о военно-морском флоте, идущем по стопам его отца и деда. Его бывшей жене эта идея не очень понравилась, но они в частном порядке согласились позволить мальчику принять собственное мнение. Жизнь была достаточно трудной без принуждения родителей к выбору.

Потом была Кассиопея.

Ему было интересно, где она, что делает. В последнее время он обнаружил, что думает о ней все больше и больше. Их роман, казалось, закончился, его последняя попытка установить контакт вызвала краткий ответ.

ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ОДНОМ.

Так он и поступил.

Но он скучал по ней.

Трудно не делать этого, учитывая, что он ее любил.

Коридор закончился.

Он прижался спиной к стене и балансировал на подушечках ног. Он выровнял дыхание, сохраняя ритм легких отдельно от ног. Этот трюк не раз спасал его шкуру. Затем он поджал локти и поднял предплечья, слегка напрягая запястье, сомкнув пальцы вокруг винтовки и спускового крючка, но ничего не сжимая.

Он внимательно выглянул из-за косяка.

Пространство за ним было чем-то вроде большой комнаты с высоким сводчатым потолком и еще одним камином, где черные дымные бревна превратились в тлеющие угли. Стена темных окон выходила на озеро. Один свет горел на дальнем столе, отбрасывая желтоватый свет. Длинные пальцы глубоких теней сжимали каждый угол. Мебель из сосны была строгой и включала диван и стулья, обращенные к окнам. Обычно это кокон утешения от холода. Сегодня это казалось ловушкой. В дальнем конце стояла закрытая дверь, рядом стоял Бельченко.

«Это выход?» он спросил.

Бельченко кивнул. «Я ждал тебя.»

Старый русский стоял частично в тени, остальная часть комнаты была почти темной. Напряженный взгляд сигнализировал о проблеме. Что-то было не так.

Потом щелкнул.

Бельченко больше не держал в руках винтовку.

«Где твое оружие?» — спросил он, оставаясь за дверью.

«В этом больше нет необходимости».

Слова звучали тихо и медленно. Кот уловил язык Болтливой Кэти. Или, может быть...

«Пойдем другим путем», — сказал он Бельченко.

«Это невозможно».

Из большой комнаты разразилась стрельба, шум раздался в высоком потолке. Малоун переместился вперед и нырнул, его тело вытянулось наружу, и приземлился на деревянный пол, инерция скользнула по нему перед диваном, возле внешних окон. Он держал винтовку неподвижно и уловил в полумраке движение, когда из тени появилась фигура. Он нажал на курок и послал туда залп. Форма отшатнулась и ударилась о стену, затем вздрогнула и вздрогнула, прежде чем скатиться в пятно тени, потеряв всякую форму и индивидуальность. Он карабкался к тяжелому деревянному столу, подставляя его перед собой в качестве укрытия.

Он слушал.

Никаких звуков, кроме тихого завывания ветра снаружи. В грузовике ехали трое мужчин. Трое были отключены. Он медленно поднялся на ноги, держа винтовку нацеленной, тяжело нажимая на спусковой крючок.

Он услышал хрюканье и крик боли с дальней стороны и бросился к нему.

Бельченко лежал на полу.

Он заметил черную массу множественных пулевых ранений. Кровь лилась из каждого в все расширяющиеся круги. Судя по всему, первые выстрелы были направлены старику.

Он наклонился. «Он ждал тебя?»

«К сожалению», — выдавил Бельченко. «И я так… хотел убраться отсюда».

Но он задумался об этом наблюдении, учитывая стрельбу из винтовки и риск, связанный с предупреждением. «Это невозможно.»

Тревога на лице Бельченко, должно быть, была отражением его собственной. Боль охватила, и пожилой мужчина вздрогнул, прищурившись от боли.

«Похоже, я им больше не… полезен», — сказал пожилой мужчина. «Кажется, они во всем разобрались … без моей помощи».

Раны были тяжелые.

«Я ничего не могу сделать, — сказал он.

«Я знаю. Идти. Дай мне умереть с миром».

Бельченко тупо смотрел на него, губы приоткрылись, вздохи прерывистые, неровные, кашлял и кряхтел, как раненый зверь. Изо рта хлынула вялая кровь. Нехорошо. Легкие были проколоты.

«Я солгал … раньше. Я знаю план Зорина.

В углу рта пузырилась розовая пена, тело дрожало от боли.

«Мы потратили десятилетия … на поиск слабых мест. Америка … сделала то же самое с нами. Мы нашли один. Дурак… приятель. Но у меня не было возможности … использовать это… нулевая поправка. Это твоя … слабость».

Бельченко снова попытался заговорить, квакающий, хриплый звук, похожий на речь, но нечленораздельный. На его губах появилась стайка слюны, глаза выпучены. То, что он сказал, казалось важным. Но слов не было. Они навсегда остались зажатыми между языком и зубами, а глаза со смертью расширились, и каждый мускул обмяк.

Он проверил пульс. Никто.

В состоянии покоя лицо выглядело на удивление старым.

«Друг дурака»? «Нулевая поправка»?

«Твоя слабость»?

Что это значило?