14 сказок для взрослых

Сманеврировать, чтобы обогнуть наваленные на тротуар обрубки деревьев, Аристид не успел, велосипед вынесло боком, он жалко звякнул и завалился. Выпавший седок пропахал по асфальту метра два и угодил под ноги шедшей навстречу девушке.

– Вы не разбились?

– Хорошо бы.

– Давайте, помогу подняться.

– Спасибо, сам, – Аристид кривобоко встал, отряхиваясь, и выдавил улыбку. – Сейчас вы начнете думать, что я нарочно.

– Что вы! Я все видела. Вы просто увлеклись.

– И разогнался, как старый дурак.

– Разве старый? Да вы джинсы порвали.

– Ничего, сейчас так модно.

Аристид шагнул и пошатнулся. Девушка не сдержала улыбки:

– Нет, все-таки я вам помогу. И велосипед…

– Барахло это, а не велосипед. Вез, чтобы выкинуть.

– Везли?

– Ну да, верхом вез – как вещий Олег коня. Так удобнее.

Аристид оперся на руку девушки. Мимо с гоготом пронеслась группка подростков: «Два стражка и велик пиндосный!»

– Не обращайте внимания. Они глупые.

– Я не обращаю.

– Гормоны прут. Вырастут, сопьются. Будут чинить унитазы. Мешки с картошкой грузить.

– Знаете что? За город вы сейчас точно не поедете. А если ваш транспорт все равно выбрасывать, занесем в ближайший двор и оставим у мусорных баков.

– Согласен. Все, все, отпустите хлам, сам потащу. Если очень хотите, продолжайте держать меня. Но я тоже тяжелый. Как вас звать-величать?

– Маша.

– Мария! Красивое имя. И вы красивая. Кто будет говорить другое, меня зовите, морду набью.

Девушка улыбнулась:

– Не похоже – морды бить не ваш стиль.

– Откуда вы знаете? Может, я известный футбольный тренер?

Они катили добитый велосипед, болтая ни о чем, как если бы давно были знакомы; весна снова дарила обещания, разбитое колено саднило, но Аристиду было легко на душе и хотелось петь, он не замечал, что девушка не очень молода, потому что сам был не молод. Впереди было много солнечных дней, открывалась новая страница, что еще?

Объявились заказчики. Фирма восстала из пепла.

Зазеленела трава, расцвели груши-дички и вишни; Аристид и Мария любовались цветущими деревьями, как принято у японцев; ели мороженое, катались на чертовом колесе, фотографировали всякую ерунду, сидели в кафе, ходили в кино… Они собирались купить велосипеды, чтобы вместе ездить на далекие прогулки, купаться на карьер, и в лес за ягодами, потому что никто никогда не собирает землянику на велосипедах, но они были уверены, что получится.

Аристид достал забытый мольберт; его приятно поразили твердость линии и точность, в отличие от юношеских работ, появились глубина и тайна. Он отнес пару картин в офис, их хвалили и забрали с благодарностью. Его пригласили на новоселье с шумной вечеринкой, где все напились, прыгали в бассейн и плясали до упаду; выброшены были остатки кофе без кофеина, выброшен продавленный диван, на котором он скоротал столько вечеров с другом-телевизором.

Новое, долго воображаемое, не постучалось в дверь, а ворвалось вихрем.

Теперь Аристид недоумевал, почему бездарно потерял столько времени, ему претила прежняя немощь, и плата за приобретенную мудрость казалась слишком высокой. Терпение и душевное равновесие, к которому он долго шел, профессиональная репутация, аскетичный холостяцкий уют – вся система ценностей трещала по швам. Отбросив старый велик, как подаренные нелепые крылья, он парил на ниоткуда выросших своих.

Он отмахнулся от мысли, что огонь ярко вспыхивает перед тем как погаснуть.

Он сразу задумал писать портрет Марии, и отчего-то медлил. Маша под вишнями, Маша в кафе, Маша в домашнем халате, Маша вешает полотенце, Маша спит, Маша читает книгу, нет, не то. Однажды в сумерках, столь нелюбимых и, к счастью, сейчас коротких, он несколькими резкими штрихами набросал лицо грустной усталой женщины и утром не мог поверить, что это и есть Маша.

Подкрался к зеркалу, заглянул сбоку и вздрогнул, поймав отражение в непривычном ракурсе. Двойник был незнакомцем: встревоженный, худой, бодрый, с горящим взглядом, способный не спать три ночи подряд.

Снова подошел к портрету. Он знал эту женщину.

Аристид не мог простить себе предательства.

Художник победил мечтателя. Новый мир наискось пересекла трещина.

Аристид не пошел на работу и выключил телефоны. Он смотрел на страшный портрет, вскакивал, метался по комнате, возвращался к холсту; брал кисть и опускал руку. Он видел, как меняется выражение лица нарисованной женщины, как она кривит рот, какое отвращение в этой гримасе, как она складывает губы для поцелуя, как прилагает все усилия, чтобы казаться миленькой, но чем больше старается, тем больше походит на потасканную кокотку из прошлого века, и понимал, что сходит с ума. Схватив нож, он стал бить по портрету куда попало, пока не изорвал в клочья. Обессилев, он упал на пол перед мольбертом и разрыдался.

Миновал час или два. Капающий кран на кухне монотонно отсчитывал секунды. Аристид поднялся и натянул новый холст с намерением рассказать всю правду о себе. Всю ненависть, все отчаяние от пусто прожитых лет, всю боль, весь стыд и весь холод одиночества – вот что должен был выражать портрет незнакомца, встреченного в зеркале.