142 страуса

Капли зарядившего надолго дождя с глухим звуком падали на капюшон. Мои сапоги с каждым шагом поднимали фонтан брызг. Пес бежал за мной следом до входа в загон, затем свернул и принялся изучать ближайший куст полыни. На территорию загона он предусмотрительно не заходил. Обычно птицы настроены добродушно, но все же это сильные и глупые существа. Случайный пинок от испуганного страуса может убить взрослого мужчину, не говоря уже о собаке, и у Хенли хватало соображения не путаться у них под ногами.

Бабушка Хелен пустила меня в загон только через четыре года жизни на ранчо. К тому времени я уже была семнадцатилетней девушкой и могла в случае чего защитить себя, но я так и не обрела полной свободы в соседстве с птицами — всегда вздрагивала, когда страусы клевались, и уворачивалась с их пути.

Хотя для обеда было еще рано, я дала птицам зерно. Когда они собрались у кормушки, я протолкалась мимо них, чтобы проверить гнезда, но увидела, что с утра ничего не изменилось — пустые ямы на песке потемнели от дождя. Я растерянно посмотрела на кормящихся страусов. Непонятно. Больными они не выглядели: если не считать прилипших к щекам мокрых перьев, птицы олицетворяли собой завидное здоровье.

Одна из самок по пути к кормушке клюнула желтый винил моего плаща, сверкающего под дождем. Широкий клюв, слегка загибающийся в углах, придавал ей недовольный вид, что подчеркивалось обвисшими мокрыми перьями. Я потянула ее за клюв вниз, чтобы внимательно рассмотреть, нет ли у нее признаков респираторных заболеваний. Ноздри были чистыми, а вокруг глаз не было и намека на припухлость. Страусиха моргнула.

— Что за черт? — пробормотала я, отпуская ее.

Птица ленивой поступью обогнула меня и протолкалась сквозь стаю соплеменников к еде.

Сто сорок два страуса — и ни единого яйца. Очень странно. Те же самые особи регулярно клали яйца на протяжении многих лет. С точки зрения биологии они должны были продолжать в том же духе еще лет тридцать.

Когда Джо завладеет фермой, их всех, конечно, отправят на бойню. Может, и не сразу — ведь новому хозяину нужно вывести и вырастить птенцов, чтобы обеспечить непрерывное производство, — но в течение ближайших года-двух все стоящие сейчас передо мной птицы будут убиты. Меня одолел приступ ностальгии. Жизнь менялась. Почти пятьдесят лет существование нашей семьи вращалось вокруг ранчо «Уишбон», и вот этому наступал конец.

Те мои двоюродные сестры, что постарше, может, и запомнят ферму, но самой младшей кузине всего шесть лет — это место для нее станет в лучшем случае туманным воспоминанием. Она забудет, как каждую неделю приезжала сюда на семейный ужин или как протягивала птицам через забор корм на ладошке, как они клевали его, а девочка визжала от восторга, радуясь общению с такими огромными существами.

Я потрясла головой, отгоняя задумчивость. Мне давно уже пора быть в доме. Я обещала тете Кристине придерживаться ее плана, а значит, нужно присоединиться к гостям.

ГЛАВА 4

В тамбуре дома дядя Стив склонился над деревянным ящиком со стопкой из двадцати восьми оригинальных номерных знаков со ржавыми неровными краями. Когда я быстро вошла с шумящей дождем улицы, он вздрогнул, но быстро оправился. Повесив на крючок около двери плащ, с которого текла вода, я присоединилась к дяде, подавляя желание обнять его. С некоторых пор мы больше не обнимались, а потому я сосредоточила внимание на табличках. Это было материнское наследство. В ожидании приезда мамы я накануне принесла ящик из амбара и теперь, когда оказалось, что она не явилась, чувствовала себя очень наивной.

Темные волосы дяди Стива были заложены за уши. Вблизи признаки здоровья, замеченные мною в церкви, подтвердились: спокойные, хотя и печальные глаза, чистая кожа. Я ощутила знакомый проблеск надежды, что он не врет о своем отказе от наркотиков. Из-под рукава рубашки выглядывали золотые часы его отца — все, что оставила сыну бабушка Хелен. Немного, однако эта вещь была очень дорога ему как память.

— От твоей мамы нет вестей? — спросил дядя Стив.

— Нет. — К моему лицу прилипли мокрые кончики волос, а щеки усеяли, как холодные веснушки, капли дождя. Мне захотелось немедленно сбежать из душного дома и спрятаться, пока не разъедутся гости.

Дядя был в черных кроссовках, отвороты брюк промокли, одежду пропитал запах «Мальборо». Он, видимо, только что выходил покурить.

— Живи и дай жить другим, так?

Это был один из его излюбленных афоризмов, но мне показалось, что он совсем не подходит к ситуации.

— Ну да.

Я была рада, что дядя приехал. Не откажись он от дури, мы бы не смогли найти его и он бы много месяцев не знал о смерти матери.

Я дотронулась до стопки табличек и провела пальцами по неровным краям. Перебирать коллекцию было все равно что путешествовать во времени: цвета менялись от солидного синего до светоотражающего белого, так же как и манера написания слова «Калифорния» наверху: от практичного шрифта семидесятых к чрезмерно вычурному ар-деко восьмидесятых и до изящного красного курсива, ставшего обычным с девяностых.