150 моих трупов

Мой Сотворитель! Каким истинно безумным представало перед окутанным туманом миром сердце этого поезда. Оно понимало, насколько оно не право. Оно загнало до смерти состав. Жизнь из вагонов и локомотива исчезла десятки и десятки лет назад. Но сталь продолжала нести вагоны по затерянным в пространстве и времени рельсам. Бессмысленно для остального мира. Искажённо умно в понимании тускнеющих связей камней.

Многие события, пройденные километры оказывались забыты. Утеряны в тумане безвременья. Грохочут по бесконечной колее безжизненные тонны железа. Бесконечная похоронная процессия, лишённая цели. Несёт в себе давно мёртвый груз в место, уже давным-давно исчезнувшее вместе со старым миром.

Лёжа на крыше мчащегося сквозь душный туман мёртвого поезда, под стоны странной Машины, живущей здесь, в Паровых Долинах, я тянулся вперёд по призрачным связям безумного сердца. Я видел в его бесплотных связях путь, которым до этого шла Инва. Путь, как алые бусины крови, рассыпанные по утренней росе. Последнее послание от неё. Моя коллега отчаянно пыталась нащупать ключ к этим камням. Логическую тропу к стыковке символьных систем.

Когда я потерял сознание, она уложила меня так, чтобы я не сорвался с вагона. Затем, используя моё тело, приняла связь с камнями через мои перчатки. Это очень сложно, но, по сути, работает, как если бы вы дёргали за верёвку, куда узлом примотана ещё одна. Этим она расширила границы своей способности оперировать.

Перебирая логические конструкции одну за одной, Инва снова и снова терпела поражение. Она не сдавалась, хотя моё тело всё больше удалялось и выходило из зоны её власти. Потом она перестала пытаться. Это выглядело так, будто что-то заставило её уйти. Всё оборвалось резко. Я уверился в том, что случилось что-то плохое. Может – повреждение перчатки. Может – смерть. Но сейчас я никак не мог узнать, что происходило с бригадой после того, как я оторвался от коллег.

Информация, сохранённая сердцем поезда для меня, помогла не тратить лишнего времени на бесполезные приёмы. Всё, что Инва уже перепробовала за меня.

С безумным сердцем следовало говорить на его языке. А я этого языка не знал. Я задыхался. Я срывался с контроля, для того чтобы выкашлять бесконечное множество мелких созданий, стремившихся меня задушить, забравшись внутрь. Пролезть через уши внутрь моей головы. Поезд ехал, потому что не мог остановиться. Он терзал расстояния. Его сердце кричало о своей внутренней боли, но никто не знал, где болит. Никто не знал, где находится душа.

Её не выцарапать изнутри. Будешь рвать грудную клетку. Разминать в руках красные ошмётки лёгких, сердце. А она не там. Где-то ещё. И, сколько ни режь себя, болит.

Я не мог позволить поезду остановиться. Я остро нуждался в его безумном движении. Посмертном беге. Траурном марше. Он доставил бы мой груз по назначению, а меня вернул бы домой. Я для него лишь случайный попутчик. Я не мог дать нам обоим сдаться.

В отчаянье я пробовал снова и снова. Всё короче становились мои попытки. Всё больше времени уходило на то, чтобы продлить себе существование. В какой-то момент я сорвался. Началась паника. Я не контролировал себя, я всё бросил. Хотел скатиться вбок с вагона, но сил не осталось. Не сумел. Я тянул руки в рот снова и снова, думая порвать пальцами щеку и вынуть их так. Пока не пришла тишина.

Что-то над моей головой. Там, в огромной машине, работающей на бьющем из земли паре, остановилось. И по миру разлилась тишина. Она заполнила собой всё до самых границ неба. Я осознал, что больше не могу пытаться. Время истекло. Физически я больше не способен ни кашлять, ни тем более вынимать големов руками. Я наконец умирал. На этот раз точно. И главное – страх смерти прошёл. Мне повезло прорваться сквозь него и дожить. Дотянуть до того момента, когда я смог смотреть спокойно в глаза Лабиринта.

Я понимал теперь особенно ясно: там, далеко, остался мой груз. Моя бригада. Они не хотят умирать и смогут выбраться из беды, только если я остановлю этот поезд. Раз его остановка будет стоить мне жизни – очень хорошо. Я смогу сделать всё, что хотел.

Приняв то, что больше не сделаю ни единого вздоха, я пошёл штурмом на сердце. Я обрывал его связи-туманы, пока мои члены дёргались в агонии кислородного голодания. Это быстро пройдёт – пять или шесть секунд. А связи рассеивались у меня на руках невесомым дымом. Но я сжимал кулаками дым и добивался, чтобы он превращался в узду, призванную, чтобы усмирить бесплотное. Я выдирал из связей все смысловые составляющие. Все эмоциональные следы, я стучался в сердце кулаками. Я был готов уничтожить и его, и себя. Больше того – я хотел этого.

И я потерпел поражение. Оно отвергло меня. Закрылось где-то внутри. И связей больше не осталось – я пережал их все. Я уничтожил их, но ничего не добился. Мои секунды исчезали, но в близком контакте с сердцем растягивалось до невозможности личное восприятие времени.