— Приготовь еще чашечку кофе, Бел! — крикнул я вниз и прыгнул в ялик, прежде чем у нее было время что-либо ответить. Николаичи приехал осмотреть наши находки, которые, к его великой радости, оказались тщательно пронумерованными и занесенными в каталог. Но надо было заняться и ежедневными делами. Мы заканчивали обследование древней якорной стоянки. А потом еще надо было поднять на борт все те амфоры, что покажутся нам необычными. Процедура подъема большой амфоры произвела на Николаичи огромное впечатление, тем более что это последнее пополнение нашего палубного хозяйства было покрыто темно-зелеными водорослями, на фоне которых пламенел и кричал ярко-оранжевый лишайник. Амфора была признана самой красивой из попадавшихся нам до сих пор, и я не замедлил отметить такой случай, запечатлев ее на цветной пленке.
Ближе к вечеру я отвез Ханса и Николаичи на берег, где они намеревались осмотреть развалины башни. Затем мы встретились в кафе на набережной, где Николаичи дожидался парома в Дубровник. По его словам, башня стояла на одной из городских стен и стена шла в направлении Обода. Интересно, что часть стены, сложенная из больших прямоугольных плит, выпала цельным куском и лежала чуть в стороне от башни под таким углом, под каким она ни за что не могла бы упасть в результате естественного разрушения. Все это еще более утвердило нас в предположении, что главная городская стена продолжалась в направлении Чистой бухты.
А время летело. Николаичи походя обронил, что музей в Сплите весьма заинтересован во всех находках с надписями, и в особенности в найденной нами табличке с нанесенными на нее рисунками древних судов. Амфоры, заверил он, останутся в музее Цавтата. Хранитель музея в Дубровнике, Лукса Беритич, посетит нас и отберет свою долю. Наконец, подразумевалось, что все наши схемы, планы, фотографии будут отправлены в Сплит. Николаичи горел желанием повидаться с д-ром Бенуа и услышать его мнение о различных наших находках. Я обещал ему застенографировать во всех подробностях мнение величайшего из живущих авторитетов и переслать ему в Сплит.
С первым ударом колокола мы ринулись на паром, но застряли где-то на подходе, потому что в тот же момент на трап устремилась еще добрая сотня человек. В суматохе мы потеряли нашего ученого друга, но тут же восполнили потерю, посмеявшись вместе со всеми над печальной участью какого-то незадачливого влюбленного, который вложил в свой прощальный поцелуй столько страстного желания оказаться рядом с любимой, что угодил в воду. С болью в сердце нам пришлось констатировать, что его любимая разразилась при этом ничуть не менее жизнерадостным и громким смехом, чем все остальные.
В тот вечер нам посчастливилось встретиться еще с одним уцелевшим ревнителем древности, который под действием пары стаканчиков ракии изложил этимологию большинства местных названий. Например, Супетар оказался исковерканным вариантом Сан-Петрус Де Медио Маре, церкви, когда-то выстроенной на этом острове. Название острова Мкран образовалось от Сан-Маркус; так назывался монастырь и церковь при нем, руины которой и до сих пор возвышались над островом. По названию церкви Санта Барбара один из островов получил название Бобара. Однако наиболее загадочной была церковь Святого Стефана, некогда выстроенная в западной оконечности бухты Тихой. Ныне это место известно как Сустепан. За несколько недель до этого мы рыскали долгое время в бухточке поблизости от Святого Стефана, опрашивая всех встречных и поперечных, но никто не помнил, чтобы здесь когда-нибудь была церковь, хотя она и упоминается в работах Артура Эванса. Потом старик рассказал нам о землетрясении 1667 года, которое едва не стерло Дубровник с лица земли. Не имея денег для того, чтобы возвести новый город на месте разрушенного, отцы города обратились к монашескому ордену, основанному в XIII веке, с просьбой предоставить им заем в сто тысяч дукатов. Чтобы понять, что значили в те дни сто тысяч дукатов, стоит лишь вспомнить, что пятидесяти дукатов вполне хватало на то, чтобы снарядить священника в Иерусалим помолиться за усопшую родственную душу, причем большая часть этой суммы шла в пользу церкви. Этот орден, известный как Сокровищница девы Марии, был своего рода средневековой страховой компанией. Когда город был наконец отстроен, заем был оплачен сполна ценою пятидесяти больших зданий и тридцати лавок. Доход от этой операции пошел на создание фонда, из которого всякой девушке, рожденной в границах города и выходящей на этой земле замуж, выдавалось за общественный счет приданое, сумма которого доходила в нынешнем исчислении до трехсот-четырехсот фунтов стерлингов. Помимо этого часть средств выделялась на воспомоществование бедным и целый ряд других добрых дел. Старик поведал нам и еще с десяток не менее трогательных историй, а потом почему-то внезапно заторопился и исчез.
Так кончился этот полный событий день.
Конец — делу венец