1612. Минин и Пожарский

К Шуйскому были приставлены стрельцы, которые следили за каждым его шагом, выполняя приказ бояр-блюстителей. Шуйскому было запрещено покидать пределы Чудова монастыря, однако его родственники могли приходить к нему ежедневно. Поскольку Шуйский не притрагивался к монастырской пище, опасаясь отравления, поэтому слуги его братьев каждый день приносили ему еду и питье. Навещали Шуйского и его братья, Иван и Дмитрий, которые следили за самочувствием своего старшего брата. Лишенный заговорщиками трона, Василий Шуйский опять стал популярен в народе. Среди москвичей было немало тех, кто теперь сожалел, что поддался призыву бояр-заговорщиков к низложению Шуйского. Заговорщики не смогли договориться между собой, кто из них станет царем, из-за этого ныне Российское государство пребывало, по сути дела, без высшей власти, напоминая корабль без кормила.

Шуйский был так потрясен услышанным от брата, что в сердцах швырнул на стол деревянную ложку и отодвинул от себя глиняный горшочек с жирным мясным бульоном. Вскочив со стула, Шуйский нервно заходил из угла в угол. От его стремительных метаний по тесной келье испуганно затрепетал желтый огонек светильника.

– Господи, позор-то какой! – бормотал Шуйский себе под нос. – Вот, злыдни безмозглые! Сначала они меня предали, а теперь хотят Русь посадить на польскую цепь. Неужто Господь не покарает этих злодеев за такую ужасную измену! Неужто люд московский смирится с таким унижением?!

– Сядь, брат. Не терзайся понапрасну, – злорадно ухмыльнулся Дмитрий Шуйский. – Пусть московляне ныне пожинают плоды своего недомыслия! Не захотели они кланяться тебе, брат, так в скором времени будут гнуть спину перед польским королевичем! Поляки с ними церемониться не станут, живо научат их покорности плетьми и саблями!

– О чем ты молвишь, брат! – Шуйский был готов разрыдаться от своего бессилия и скорби по отечеству, которое вот-вот должно было стать добычей польского короля. – Это же немыслимо звать на русский трон человека латинской веры! Наши бояре совсем, что ли, разума лишились, впустив в Кремль польскую рать Жолкевского! О Русь, дни твои сочтены! Кругом измена и предательство!..

Ночью во сне Василия Шуйского опять посетил призрак покойного Бориса Годунова.

Шуйскому приснилось, что он встал с постели, чтобы напиться воды. Но едва он поднес ко рту липовый ковш с родниковой влагой, как рядом в полумраке кельи прозвучал такой знакомый ему голос Бориса Годунова.

«Так вот куда тебя упрятали твои бывшие друзья и сподвижники, Василий Иванович, – язвительно усмехнулся Годунов, выступивший из мрака как привидение. – Мрачноватое место они выбрали для твоего заточения. Однако это ведь лучше, чем заживо гнить в сыром застенке. Так ведь?»

От страха Шуйский выронил ковш из трясущихся рук, залив водой свою белую исподнюю рубаху.

«Ты снова явился ко мне, Борис Федорович. Зачем? – пятясь от призрака, пробормотал Шуйский. – Я не звал тебя. Сгинь!»

Шуйский торопливо перекрестился, потом осенил крестным знамением высокую фигуру Годунова в длинных темных одеждах, от которых исходил запах ладана и мяты. При жизни Годунова у него на шее в ладанке всегда находилась сушеная мята и кусочек ароматной мирровой смолы.

«Зачем я пришел, спрашиваешь, – с той же язвительностью в голосе продолжил Годунов. – Вот захотелось мне взглянуть на плоды твоего царствования, Василий Иванович. Одно можно сказать, правил ты недолго и бездарно! Помнится, когда я взошел на царство по воле бояр, духовенства и народа, то клан Шуйских негодовал по этому поводу неимоверно. А твой возмущенный голос, Василий Иванович, звучал тогда громче всех. Ты предрекал мне бесславное правление, запугивал знать и народ тем, что я стану казнить неугодных мне людей сотнями, обвинял меня во всех грехах. И что же было на Руси в мое правление?»

Отступив к холодной каменной стене, Шуйский замер, обливаясь холодным потом.

Не дождавшись от Шуйского ответа на свой вопрос, Годунов сам принялся неторопливо перечислять: «В период моего правления были разбиты крымские татары подле наших южных рубежей, также мною была достроена белокаменная колокольня в Кремле, заложенная еще Иваном Грозным, выстроено Лобное место на Красной площади тоже из камня, град Смоленск был обнесен мощной каменной стеной с башнями. В мое же царствование был окончательно разбит сибирский хан Кучум, а на реке Тобол был заложен град Тобольск. Не могу не упомянуть и о победоносном походе на Кавказ русских полков, отправленных мною во главе с боярином Иваном Бутурлиным. В мое же правление было заключено перемирие с Речью Посполитой сроком на двадцать лет. Ко мне приезжали с дарами послы от персидского шаха, от датского короля и от английской королевы… Я сам отправлял послов к германскому императору и к шведскому королю, с которыми разговаривал как с равными. Моими же войсками был разбит и пленен разбойный атаман Хлопко, а затем мои воеводы рассеяли отряды самозванца Отрепьева в битве под Новгородом-Северским и под Добрыничами…»