1612. «Вставайте, люди Русские!»

Князь Пожарский тоже не ждал, покуда все закончится. Он развернул коня и послал его навстречу третьему убийце — тому, который только что попусту выпалил из пистолета. Казак, понимая, что не успеет перезарядить его, тоже взялся за саблю, однако едва успел вырвать ее из ножен, как конь Пожарского грудь в грудь сшибся с его конем, и князь, не имевший при себе оружия, попросту врезал кулаком по красному, потному лицу казака.

Тот покачнулся, почти потеряв равновесие, попробовал было замахнуться саблей, но получил новый удар, еще крепче предыдущего, и тут уже не усидел в седле.

С берега, крича и размахивая руками, мчались в это время несколько человек стрельцов, охрана Пожарского, беспечно отставшая от князя, которому захотелось побыть наедине со своими мыслями. Каждый наверняка представлял себе, что учинит им Минин, когда узнает о случившемся. Хотя случившееся могло быть и куда хуже.

Глава 3. Его светлость

— Так что, Дмитрий Михайлович, подосланные оне! — спустя несколько минут доложил князю стрелецкий сотник Кондратий Семага. — Из Твери прискакали, паскуды, от пана Ходкевича, коему твоя милость покоя не дает. Золота отвалил этим христопродавцам столько, сколько в их шапки влезло, и еще столько же отсыпать обещал, если оне тебя убьют. Того, что Михайло Стрелец веслом благословил, мы не откачали: то ли захлебнулся, то ли от того, что башка разбита, только преставился он. А те-то, двое, те сразу все и рассказали. Дозволь, князюшко, мы их на кол посадим!

— Не дозволяю! Допросите про войско Ходкевича, что в Твери стоит. Все, что знают. А после повесить. И никаких чтоб колов.

Пожарский сидел на мостках, свесив вниз босые ноги, и старательно вытряхивал воду из своих нарядных сапог: она попала туда во время схватки князя с одним из казаков.

— А где Михаил-то? — спросил он. — И друг его где? Не будь их, я бы от этих подосланных не отбился.

— Сейчас придет Михайло! — вместо Семаги, поспешившего исполнить княжий приказ, ответил другой стрелец.

— Они одеваться пошли: мол, нагишом драться пришлось, так хоть опосля драки в пристойный вид придти хотят.

— Здесь мы! — тотчас послышался позади Пожарского голос Смоленского воеводы. — Прости, Дмитрий Михайлович, что ушли, но уж очень иначе смешно выходило…

И Михаил, представив себе, как выглядел со стороны их с Хельмутом подвиг, невольно прыснул.

Князь поднялся и, не говоря ни слова, крепко обнял Шейна. Потом сказал, опустив глаза:

— Спасибо, воевода! Я перед тобою в долгу, да и вину несу немалую: имя твое законное тебе вернуть не могу! Но, как Бог свят: едва только Москву от ляхов освободим, я Думу соберу и родню твою бесстыжую призову к ответу.

— Разве мне это надобно? — Михаил ответил на объятия князя не менее могучими объятиями. — Не затевай, княже, грызни боярской.

— Это — мое дело! — Пожарский наконец выпустил воеводу из крепкого кольца своих рук и отступил на шаг.

— А теперь дай мне и друга твоего обнять.

— Я давно хотел, чтобы ты узнал его, княже! — обрадовался Шейн. — Вот он. Во святом православном крещении раб Божий Даниил, но я его чаще прежним именем зову — Хельмут. Привык так. А за то, что он среди всех воинов, коих я видал, самый быстрый, его Шнеллем прозвали. По-германски.

Пожарский улыбнулся и повернулся к немцу, который тотчас склонился перед ним с самым почтительным видом.

— Я о тебе уж так много слыхал, Хельмут Шнелль, что и не случись сегодняшнего нападения, все равно захотел бы узнать тебя близко. Спасибо за подмогу! Давай обнимемся.

Хельмут не стал возражать. Однако князь, едва разжав объятия, вдруг пристально вгляделся в лицо молодого человека и изумленно ахнул:

— Матерь Божия! Быть того не может!

— Не может, милостивый князь! — немец улыбнулся странной смущенной улыбкой. — Вы обознались.

— Вряд ли. — Дмитрий Михайлович с трудом мог поверить себе, но уже не сомневался. — Действительно, тринадцать лет прошло, но ты так мало изменился… Правда, я был уверен, что ты убит.

— Убит! А вот он, — Шнелль кивнул в сторону Михаила, — казнен в Польше по приговору короля Сигизмунда. У нас с ним очень схожая судьба, князь. У него отняли имя ради имения и денег, а у меня, прежде всего, ради титула. Но я, как и он, не хочу быть Каином. Хотя, по правде сказать, Авелем тоже себя не чувствую. И если Михаилу Бог дал возможность, даже потеряв имя, не потерять чести и драться за свое Отечество, то я — всего лишь наемник. Поэтому сделайте милость, признайте, что обознались.

— Признаю. — задумчиво проговорил Пожарский. — Хотя то, что ты, великий воин, не знавший страха, отказался мстить за себя, говорит о многом. Уж чего-чего, а чести ты не утратил, твоя светлость!

— Светлость? — немного растерянно переспросил Михаил. Невероятное почтение, с которым князь Пожарский обращался к его другу, поразило Шейна. Он и прежде был уверен в очень высоком происхождении Хельмута, однако это все равно было странно.

— Я никому не скажу, кто ты на самом деле, раз ты этого не хочешь, — продолжал, между тем, Пожарский.