1632 (ЛП)

- Нет-нет, мои друзья. Я уверяю вас, что мое беспокойство было вполне житейским. - На мгновение его доброе лицо стало суровым, почти горьким. - Я не испытываю никакой любви к ортодоксальному еврейству, как и оно ко мне. Я был изгнан потому, что утверждал, что нельзя оторвать Аверроэса от ислама, так же как и Маймонида от иудаизма.

Он вздохнул и опустил голову.

- Так оно и есть. Я нашел здесь дом, как мне кажется. И моя дочь тоже. Просто мне хочется, чтобы она было счастлива. В этом и заключался мой вопрос.

- Он принц, - сказала Мелисса тихо. - Во всех смыслах, Бальтазар. Такие люди редко бывают в нашем непростом мире.

- Хотелось бы надеяться, - пробормотал доктор Абрабанель. Он снова усмехнулся. - Для Ребекки это будет нелегко, конечно. Я боюсь, что слишком рьяно ограждал ее от реальной жизни. Ее голова полна поэзии.

- Мы это исправим, - прорычала Мелисса. - Первым делом.

Джудит Рот, наконец, удалось заговорить.

- Я не могу в это поверить. Вы на самом деле... - Она с трудом выпихнула следующие слова. - Вы на самом деле видели Шекспира? В лицо?

Бальтазар поднял голову, нахмурившись.

- Шекспир? Билл Шекспир? Да, конечно. Нельзя не столкнуться с этим человеком в 'Глобусе'. Он там постоянно крутится. Все подсчитывает количество зрителей. Встречался, по крайней мере, дважды.

Полуошеломленый, Моррис подошел к книжному шкафу у стены. Он вытянул оттуда толстый фолиант и принес его Бальтазару.

- Мы говорим об одном и том же Шекспира, не так ли? О величайшем английском литераторе?

Еще более нахмурясь, Бальтазар взял книгу и открыл ее. Когда он увидел титульную страницу, а затем оглавление, он чуть не задохнулся.

- Но Шекспир не писал эти пьесы! - воскликнул он. - И покачал головой. - По крайней мере, большинство из них. Редкие пьесы, да и то в соавторстве... Маленькие фарсы вроде 'Бесплодных усилий любви'. Но великие пьесы? Гамлет? Отелло? Король Лир?

Увидев лица своих собеседников, он расхохотался.

- Ох, мои дорогие! Да всем известно, кто на самом деле написал эти пьесы... - Он сделал глубокий вдох, готовясь к декламации: - Мой покровитель, лорд Эдвард, 17-й граф Оксфордский, и седьмой по степени знатности от английской короны.

Бальтазар фыркнул.

- Некоторые люди, заметьте, будут настаивать, что настоящим автором был сэр Фрэнсис Бэкон, но это было просто уловкой, маскировкой. Театр - слишком несолидное занятие для графа Оксфордского. Поэтому часто использовали и имя Шекспира.

Он посмотрел на книгу.

- Судя по всему, эта придумка стала историческим фактом. Вот они - тщеславие и мирская слава!

В его глазах появился блеск удовлетворения.

- Но, возможно, это просто справедливость. Эдвард был в каком-то смысле далеко не лучшим из людей. Я уж знаю - я был его врачом...

Он очнулся от задумчивости.

- Я упомянул о справедливости. Граф должен был мне деньги, но отказался оплачивать счета.

Доктор Абрабанель погладил собрание сочинений Уильяма Шекспира, как человек, ласкающий сокровища.

- Я чувствуя себя отомщенным историей. Это принесло мне гораздо большее удовлетворение, чем дали бы те жалкие фунты...

Часть вторая

What the hammer? What the chain?

In what furnace was thy brain?

                               Уильям Блейк, "Тигр"

Что за горн пред ним пылал?

Что за млат тебя ковал?

                               перевод Маршака

Чей был молот, цепи чьи,

Чтоб скрепить мечты твои?

                               перевод Бальмонта

Молот, цепи, чьи же вы,

Плод безумной головы?

                               перевод Vakloch

Глава 15

Ганс Рихтер был разбужен пинком под зад. Пинок был резким, грубым, жестоким.

- Вставай, парень, - услышал он голос Людвига, его хозяина. - Сейчас же. Есть работа.

Смех, который последовал за этим, был откровенно издевательским.

- Сегодня тебе предстоит первая настоящая драка, цыпленочек.

Спросонок Ганс услышал удаляющийся топот Людвига. Как всегда, шаги этого великана казались тяжелыми, словно свинцовыми. Будто тролль, направляющийся в свою пещеру.

Застонав, Ганс перевернулся на грязном полу. Его голова раскалывалась от боли. Первые несколько минут, с плотно закрытыми глазами, он подавлял желание проблеваться. Борьба была ожесточенной, но не потому, что он заботился об удержании пищи в животе, а потому, что он не хотел насмешек Людвига. Если бы Ганс был один, он бы с удовольствием вытравил остатки своей еды, хотя это и была его первая еда за последние  два дня.

Правда, большую часть содержимого желудка составляло вино. Дешевое плохое вино, какое можно найти в доме любого крестьянина. Все наемники, во главе с Людвигом, настаивали на том, чтобы он выпил свою долю.

Я напился, подумал он. Я выпил даже больше своей доли, и сделал это специально. Они аж ухахатывались, как быстро я напился. Но этого я и хотел. Они сами дали мне повод.