И тут же, увидев священника в этой группе, взгляд Ганса закаменел. По-видимому, наряду с приказами, будет и проповедь. Священник почти наверняка был иезуит, прикрепленный к Папской Инквизиции. Он увещевал войска для борьбы во имя Божье.
Предположение Ганса было подтверждено Диего, бормотавшего презрительные слова в адрес священника. Испанец высокомерно отзывался об иезуитах и папской инквизиции.
"Limpieza - очищение," - так испанцы называли это. Чистая кровь должна быть защищена от скверны. Это волновало их, по правде говоря, гораздо больше, чем возня папы с религиозными догмами.
Капитан закончил краткий обмен словами с Людвигом. Священник на коне выехал на первый план.
Проповедь, ну конечно же.
***
Ганс попытался заблокировать проповедь в своем разуме. Он даже не смотрел на иезуита, чтобы глаза не выдали его. Он просто уставился себе под ноги, сложив руки, как будто бы в молитве.
Священник говорил о необходимости защиты католической веры от ереси.
Ганс не мог спокойно слушать эти слова. Он весь кипел от ярости.
Священник продолжал захлебываться об истинной вере.
Священник поносил протестантов.
Священник перешел к осуждению греха.
Остальное он уже не слышал. Мысли Ганса унеслись далеко-далеко. В холод и безнадежность. Молодой восемнадцатилетний человек был на самом краю абсолютного отчаяния.
Ганс знал правду. Так долго сдерживаемое восстание сатаны наконец-то восторжествовала. Уже не Бог сидел на небесном троне. Его заменил Зверь. Теперь приспешники Змея, а не Господа, носили одеяния духовенства. Все духовенство, всех вероисповеданий. Сами вероучения стали бессмысленны. Шутка сатаны, и ничего более. Повелитель мух забавлялся, мучая землю и ее народ.
Проповедь закончилась. Ганс благодарил бы Бога, если бы хоть у Гретхен остался кусочек веры. Но не было больше Бога, и некого было благодарить. Впереди только бездна.
Он чудом удержался на самом ее краю. Мысли о самоубийстве часто соблазняли Ганса. Но... Он раздул ноздри, и сделал глубокий вдох. По-прежнему глядя на землю и сцепив руки перед собой.
И вовсе не в религиозном рвении он со всей силой сжал пальцы. Ганс Рихтер тем самым напоминал себе, что не все еще потеряно. У него еще было что-то. Что он мог назвать своим, и чему хоть чем-то мог помочь.
Семья. Вот что у меня есть. То, что я буду защищать, насколько смогу. Всеми силами.
Глава 16
- Сколько, ты думаешь? - спросил Маккей.
Эндрю Леннокс близоруко прищурился. Потом, вспомнив о своем новом подарке от американцев, он достал очки и надел их. Ему потребовалось не более пяти секунд на осмотр поля, чтобы вынести решение.
- Две тысячи. Состав два к одному. Может быть, чуть меньше. Тилли более консервативен, чем Густав Адольф, вторая часть не так многочисленна. И у них совсем нет артиллерии.
Маккей кивнул.
- Я прикинул так же.
Майк, стоявший рядом с ними, спросил.
- Что такое два к одному?
- Соотношение пикинеров и аркебузиров, - ответил Маккей. Шотландский офицер указал на плотный строй людей, медленно приближающихся к ним.
- Видите их построение? Это типичный испанский стиль 'терция'. Все армии Габсбургов используют его в бою, хотя имперцы предпочитают более высокую долю аркебузиров, чем испанцы. Впечатляет, не правда ли?
Майк оценил наступающую армию. И, конечно, был согласен. Впечатляет, безусловно. Императорская армия напоминала ему надвигающегося гигантского мастодонта, сверкающего бивнями.
И которая, вот-вот, станет такой же вымершей.