175 дней на счастье

– Точно не уверен, но Дима, кажется, упоминал одиннадцатое июня, – ответил папа, отпивая кофе.

– Ну что значит это твое «не уверен»! Как я, по-твоему, буду гостей встречать? У меня все должно быть готово строго к дате приезда! «Кажется»! Надо же!..

– Мама, не волнуйся, – поморщился папа, – я сейчас же позвоню ему, если хочешь. Вот даже телефон уже достаю.

– Хочу, но позвонишь, когда закончим есть. Даже не доставай при мне этот телефон! За столом мы общаемся!

Я скрыла улыбку – очень уж послушно папа убрал в карман телефон. Как бы мне так научиться уговаривать его не отвлекаться за столом?

– Что там с Сашкой? Неужели женится? – спросил дедушка.

– А кто такой Саша? – вставила я, жуя черешню.

Бабушка покачала головой:

– Прожуй сначала, а потом говори.

– Так кто это?

– Да сын Димкин, ну друга моего студенческого, – ответил папа. – И да, женится, насколько я знаю. Ее зовут Элизабет.

– Англичанка или американка? – удивился дедушка.

– Англичанка. Они познакомились, когда Сашка по обмену в Оксфорде учился. У нее русская мама, она свободно говорит по-нашему. Я видел ее пару раз. На вид хорошенькая. Больше ничего не могу сказать.

– Какой Сашка взрослый уже, – вздохнула бабушка – а ведь старше Маши всего… на сколько? Лет на восемь? Как время идет! Наверное, красавец вырос. Ты помнишь его, Маша?

Я покачала головой:

– А должна?

– Вы пересекались пару раз, ты еще маленькой была, – сказал папа. – Как ей помнить, мама? Не удивлюсь, если и он ее не вспомнит, когда приедет. Его, может, только Таня и помнит, хотя они мало играли вместе.

Сразу же посчитала в уме и расстроилась: ему двадцать три года. Когда мама упомянула о сыне папиного друга, который тоже приедет, я подумала, что он мой ровесник. Уже навоображала себе что-то такое… Жалко, конечно! Еще и жених чей-то.

P. S. Гости приедут 12 июня.

– Ты не дождешься их? – спросил дедушка папу.

– Не могу, работа. И спасибо, что разрешили им у вас остановиться. Я Димке многим обязан. Предложить им жилье на то время, пока он здесь, мне показалось меньшим, что я могу.

– Ну о чем ты говоришь! – деловито сказала бабушка.

Папу мы проводили. Мое лето начинается.

Июнь, 9

Скука, скука, скука… Даже влюбиться не в кого. Вообще, конечно, в школе миллион мальчишек. Но толку-то? Ни один не цепляет. Простые, как пробки. Выглядят, кстати, примерно так же.

Я помню, как в седьмом классе мне нравился Коля Касаткин, он одевался в черное и ходил с синяками на скулах, они хорошо оттеняли цвет его глаз… Говорили, что он участвует в уличных драках. Я ему тоже нравилась. Он всегда внимательно оглядывал меня в коридоре. Правда, дальше этого никуда не продвинулось, но все же жизнь тогда казалась чуть ярче.

Когда мы с девочками разговаривали в раздевалке перед каникулами, выяснилось, что Куземина уже на свидания ходит, у Морозовой и Саниковой случились первые поцелуи. И когда они посмотрели на меня, ожидая ответных признаний, я смутилась и соврала, что не так давно один мальчик из нашей школы украл мой первый поцелуй, но называть его имя категорически отказалась.

Уже вру, докатилась…

Июнь, 10

10:00. Бабушка летает по этажам, как пчела, – готовит дом к приезду гостей. Я убежала к морю, чтобы не мешать.

Вода – чудо! Валяюсь на песчаном пляже уже несколько часов, подставляю свое бледное худое тело прогревающему солнцу. Раз в час ко мне, прихрамывая, наведывается дедушка, чтобы проверить, все ли у меня хорошо.

13:00. Только что приходила бабушка. Она принесла сладких персиков и этюдник.

– Займись рисованием, – говорит, – только практикой можно добиться хороших результатов.

– Может, чуть позже, бабушка. Я совсем разомлела.

– Все хорошо, Маша? Ты не сгорела еще? – она приложила руку к моей макушке.

– Я осторожно. Сижу в косынке, видишь? И солнцезащитным кремом намазалась.

Бабушка немного посмотрела на море, пока я ела персики, потом сказала:

– Мне мама твоя рассказала, что ты из школы искусств хочешь уйти. Что случилось?

Так и знала!

– Мне кажется, тебя дедушка зовет. Вон рукой машет.

– Не вижу…

– Ну вон там!

– Что это случилось, интересно? Ладно… Иду-иду! – крикнула бабушка, встала и уже собралась уходить, но потом обернулась ко мне и серьезно добавила: – Ты не избежала разговора, Маша, ты его просто отложила.

Бабушка ушла, а я грустно вздохнула, перевернулась на спину и положила на лицо раскрытую книгу, чтобы солнце не светило.

И вот что, спрашивается, я должна была ответить? Что я на ножах уже второй месяц с преподавателем в школе искусств? Она отвергла мою идею по поводу выпускной работы, ссылаясь, что это против правил композиции. Но если всю жизнь следовать правилам, то кем тогда станешь? Почему в искусстве вообще есть правила? Причитала как-то в подобном стиле в ванной комнате, пока мама чистила зубы.

– В тебе, – сказала она, – максимализм юношеский сейчас фонтаном бьет. А правила искусству нисколько не противоречат. – И так на меня посмотрела, будто я какой-то котенок, который за своим хвостом бегает.

Ай, да что толку думать! И никуда я, конечно, не уйду из школы искусств. Кто мне позволит?