175 дней на счастье

Купаясь по утрам, часто вижу Элизабет и Алекса, гуляющих по берегу моря. Алекс всегда улыбается мне в своей излюбленной, как я поняла, манере – уголками губ. Если бы у меня было плохое зрение, я и вовсе его приветствий не замечала бы, честное слово! Элизабет мне сдержанно кивает, хотя это я тоже едва вижу издалека. Элизабет меня забавляет. Я открыла в ней новую черту – педантизм. Мы помогали бабушке приготовить ужин. Она резала овощи для салата. Клянусь, никогда в жизни я не видела, чтобы огурец нарезали на такие ровные аккуратные маленькие кусочки! А неудавшиеся экземпляры Элизабет с жесточайшим отвращением на лице даже не съедала, а беспощадно выкидывала. Было видно, что эти неровные кусочки она ненавидит всей душой, и, когда они скрывались в мусорном ведре, мир для нее окрашивался в цвета радуги, а лицо светлело.

Интереснее оказался Алекс. В первую встречу я думала, что они с Элизабет идеальная пара: оба особенно не проявляют чувств, сдержанны, только Алекс чуть поприветливее, но на ужине душой компании оказался не Дмитрий Сергеевич, а Алекс. Именно он рассказывал забавные истории из студенчества, остроумно поддерживал беседу с дедушкой и улыбался не только уголками губ, а от уха до уха. Я весь ужин только на него и смотрела. Какой он, наверное, глубокий человек, если две такие разные личности уживаются в нем!

А завтра у меня случится радость! Сестра Таня наконец закрыла сессию и прилетает к нам!

Июнь, 14

07:30. Я стала часто замечать, что дневник для меня как наркотик: я не делюсь мыслями с людьми (что, наверное, не очень хорошо), а пишу в свою старенькую потрепанную тетрадь.

Мы встали в шесть утра, чтобы поехать в аэропорт и встретить моего дорогого друга – сестру Таню.

Дедушке за пятнадцать минут до выезда стало плохо: на лбу выступила испарина, он сел и начал тереть ногу. Я испугалась. Нога уже месяц чернеет, а стопа трескается. Родители со мной особо не делятся, но я слышала пару разговоров – дедушке ничего не помогает.

Бабушка уже готова была разбудить Дмитрия Сергеевича, потому что дедушке ехать никак нельзя, а Таню встречать надо, когда в комнату вошел весь мокрый от пота Алекс, похоже, с пробежки (ну и ранняя же пташка!). Я тогда заметила, что глаза у него по утрам еще темнее, чем обычно, а кожа еще бледнее. И сильно выступают скулы. А сам он весь худощавый, но сильный. Очень красивый – будто вампир!

Алекс достал наушники из ушей и спокойно спросил:

– Доброе утро. У вас что-то случилось?

Ему все рассказали, и он вызвался отвезти меня в аэропорт. Бабушка решила остаться с дедушкой на всякий случай.

Сейчас мы едем по скоростному шоссе. Я теперь могу думать только о дедушкином здоровье. Смотрю на окно, за ним – нежное после рассвета небо, а я даже красок его не вижу. Мысли мечутся, как испуганные курицы.

Сейчас вот, прямо только что, встретилась взглядом с Алексом в зеркале заднего вида. Он неожиданно мне подмигнул, чтобы поднять настроение. Я заулыбалась, и даже небо вдруг снова приобрело цвет.

Июнь, 15

Вчера я больше не могла добраться до своего дневника. Таня мне не позволила. В аэропорту сестра подбежала ко мне с радостными криками. Люди оборачивались. Какой стыд! Но с Таней по-другому не бывает. Ей двадцать один, но это почти не ощущается: всем кажется, что мы ровесницы или погодки.

Мы шли в обнимку до машины, как пьяные, позади Алекса.

– Это таксисты такие симпатичные нынче тут? – спросила Таня.

– Да нет, просто у нас гостят Ма́ковские. Это Алекс, то есть Саша.

– А я вот и смотрю, что глазища знакомые! Дежавю какое-то. Теперь понятно. Мы в детстве иногда с ним пересекались. Он тогда был противным мальчиком, постоянно врал.

– Ну это тогда, а сейчас, по-моему, – я стала говорить тише, – он очень даже красивый. И, знаешь, даже немного непонятный. Иногда может быть сдержанным и спокойным, а иногда – задорно смеяться и веселить всех шутками… Между прочим, если бы не он, то топала бы ты пешком до нашего домика.

– Как думаешь, если я поцелую его в щечку в знак благодарности, он растает?

– Он-то – может быть, а вот его невеста навряд ли оценит твой порыв благодарности.

– А кто ей скажет?

– В моей неподкупной честности сомневаться не приходится.

– Разболтаешь?

– Неподкупная честность выше семейных уз.

– Ах ты!.. – Таня ткнула меня в бок, я засмеялась и побежала к машине.

Потом я подумала, что Алекс мог слышать наш глупый разговор. Отчего-то стало неловко, будто впустила его в комнату с очень личными вещами.

Таня утащила меня на пляж на весь день. Мы устроили пикник. Рассказывали друг другу о своей жизни за последние полгода, ели персики и апельсины. По рукам, до самых локтей, и подбородку стекал сок и капал на песок. Чтобы смыть его, мы бежали по раскаленному песку к брызжущему свежестью морю. А потом уставшие, накупавшиеся укрывались огромным полотенцем и, дрожа, сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на плывущие вдалеке яхты.

Уже ночью мы с Таней выбрались на крышу дома через чердак, взяв по чашке какао. Сидели, прижимаясь друг к другу, мечтали.