175 дней на счастье

Это такое странное ощущение. Я стояла там. Мое сердце билось, я дышала. У меня было все, чтобы войти в комнату. Я имею в виду, физически я бы могла это сделать: руки, ноги при мне… Я могла пить кофе со сливками и есть бутерброды с сыром. Могла смотреть на Юру и слышать, как он спотыкается на глухих согласных. Нужно было просто войти в комнату. Я видела свой пустующий стул. Вот он – сделай шаг. Папа улыбнулся бы мне, а мама принялась бы накладывать океан еды в тарелку, делая вид, что вчерашнего разговора не было.

Но я сижу у своей двери, пишу эти строки и вспоминаю свой неприятный сон. Мне стало жаль родителей. Я сделаю их несчастными. От меня вообще толку никакого. Ни-ка-ко-го – как тиканье часов, в том же ритме можно сказать.

Почему-то вспомнился дедушкин любимых стих:

Выстрел, дым, сверкнуло пламя,
Ничего уже не жаль.
Я лежал к дверям ногами —
Элегантный, как рояль.

Мне сейчас не страшно. Я утомилась. Хватит уже.

Часть 6. Забытая варежка

15 декабря

Сегодня наконец получила свой дневник. Папа его передал Юре, а Юра привез сюда. Он торчит со мной здесь почти все время.

«Здесь» – это на нашей даче в Подмосковье. Люблю этот дом. Он небольшой, хотя двухэтажный, и полностью деревянный. Достался маме от прабабушки. Даже мезонин есть. Рядом небольшой участок. Я гуляю по нему целыми днями. Теперь землю уже не видно, одни сугробы, будто кто-то снизу подул на белое покрывало.

Юра приехал сегодня, внимательно посмотрел на меня и достал из кармана мою тетрадь. Я уже несколько дней умоляла привезти ее. Когда я протянула руку, он посмотрел недоверчиво.

– Я в порядке, – улыбнулась. – Я стабильна. Знаю, что увижу там.

Все-таки отдал. При нем я открыла дневник, взяла Сашин портрет и, даже не взглянув на рисунок, бросила в камин.

– Видишь? Глупо это все было. И вот это тоже, не стоило… – я кивнула на свои запястья, перемотанные бинтами.

Мы посидели у камина. Мама принесла нам какао, а потом Юра уехал. Первое время после выписки он не отходил от меня ни на шаг. Между нами было много серьезных разговоров. Странно, но после того случая он будто почти и не заикается. Только иногда еще проскальзывает. Я читала, что если человека сильно напугать, то он избавляется от заикания… Клин клином. Значит, он тогда напугался до чертиков.

Думаю, записывать или нет. Все же запишу, это важная часть моей жизни…

Я тогда, когда сделала то (буду называть это так, иначе еще не могу), не смогла просто ждать. Чем больше вытекала кровь, тем ярче в голове билась мысль: «Жить! Зачем я это?.. Жить! Хочу жить!» Когда помутнело в глазах, вдруг, будто ударной волной, накрыли все чувства мира разом. И страх. Большой, животный страх был главным. Едва переставляя ноги, я добралась до столовой, где сидели родители и Юра. Последнее, что помню, как побелело папино лицо, когда он увидел меня. И темнота… Очнулась в больнице. Из-за того, что я сама передумала и попыталась себе помочь в последний момент, папе удалось договориться, чтобы нигде не записывали о моей попытке, а основная часть реабилитации, если позволяло мое состояние, проходила дома. На родителей первое время я боялась смотреть, не поднимала глаз выше груди. Ждала того дня, когда они выскажут мне все, не стесняясь в выражениях, но они только часто обнимали меня, а по вечерам мама не читала книги по искусствоведению, а плакала.

На даче уже несколько дней я живу с Лилей и мамой. Она взяла отпуск за свой счет, но парочку книг по искусству все же привезла, хотя почти их не читает – не отходит от меня. Папа звонит каждый день, спрашивает, как я себя чувствую, и извиняется, что мы не сможем увидеться раньше выходных – он занят в институте. Таня от папы не отстает – утром и вечером мы общаемся по телефону, а в течение дня она написывает сообщения и очень волнуется, если я не отвечаю сразу.

В школе меня пока перевели на домашнее обучение, а про художку родители, к счастью, и думать забыли.

Целыми днями я дышу свежим воздухом, много гуляю в лесу и по участку. Раз в неделю ко мне приходит психиатр, мы долго говорим, потом он хвалит меня за мой оптимизм, прогресс в лечении и уходит.

Саша. Саша. Саша. Саша.

Пишу намеренно его имя, чтобы доказать: все в прошлом. У меня создалось впечатление, что жизнь состоит из высот. И пока не поднимешься над какой-то проблемой, пока не встанешь повыше, то она, проблема, кажется огромной, даже больше тебя. А потом вдруг решительно встаешь на табуретку, оглядываешь уровень, на котором был раньше, и думаешь: «Это все почти незначительно!» Вот я будто встала на стол и еще табуретку на него поставила, на которую и взобралась. Высоко от пола! И все, о чем мне твердили дедушка, Юра и Таня, стало до смешного маленьким, понятным и очевидным – бери в руки да крути и рассматривай. Захотелось обнять себя.

Кстати, дедушке и бабушке родители решили ничего не рассказывать. Я с ними согласна. Ни к чему это. Меньше всего хочу, чтобы дедушка винил себя хоть в чем-то.