1793 (СИ)

Пьер на миг растерялся. На миг, может быть, даже меньше - он был уверен, что ни арестант, ни приставы, ни Филипп не успели ничего заметить. Но он сам заметил это - и испугался. Никогда прежде во время допросов арестантам не удавалось поставить его в тупик даже на секунду. А сейчас ему потребовалось напрячься, чтобы понять, о чём говорит Лабрен. И это было плохо, очень плохо.

"Зря я его сейчас вызвал, - мелькнуло у Пьера. - Я слишком устал сегодня".

Но отступать было поздно, и он спросил, сохраняя внешнюю невозмутимость:

- Что вы имеете в виду?

- Мне любопытно, отчего вы сцапали только два десятка, тогда как у мадам Лавернэ одних только девочек наберётся больше?

- Вы снова испытываете моё терпение, гражданин Лабрен, - холодно произнёс Пьер. - Здесь комиссариат Революционного трибунала, а не полицейский участок. Нас не интересуют шлюхи.

- Да ну? Хотя, возможно, они вас и впрямь не интересуют, гражданин комиссар. Но только коль уж вы выволакивали из коек их клиентов, можно было и девочек прихватить за компанию, почему бы и нет?

Филипп возмущённо засопел, явно не понимая, как Пьер терпит этого наглеца. Пьер понял, что ещё немного, и он поставит под угрозу свой авторитет, но остановиться не мог.

- Гражданин Лабрен, я сказал, что вам дадут возможность сказать слово в своё оправдание, а не...

- Я и говорю, - беспечно перебил его арестант. - Говорю, что пожелал засадить юной красотке, но выбрал для этого неудачное время, потому как именно прошлой ночью ваши ищейки устроили в моём любимом борделе облаву. Я бы ещё понял, если бы вы замели всех - революционное ваше положение, чёрт подери, вы воображаете, будто имеете право. Но какого дьявола вы похватали кого попало, вот что мне небезынтересно.

- То есть вы хотите сказать, - в самом деле теряя терпение, раздражённо перебил Пьер, - что всего лишь развлекались со шлюхой, так, что ли? И, само собой, не имели ни малейшего представления о том, что этажом ниже заседает контра?

- Ну, "развлекался" - это сильно сказано, - усмехнулся Лабрен. - Девка оказалась весьма посредственных умений. Но в остальном верно.

Пьер вдруг понял, что не уверен, что он лжёт.

Аристократы такого типа делились на две группы. Первая состояла из спившихся и разорившихся ещё во времена монархии дворяшек, которым было плевать в равной степени и на роялистов, и на республиканцев. Они проводили время в оргиях и пьянстве, и вреда от них не было никакого - напротив, они наглядно символизировали свой загнивающий класс и невольно служили превосходной ходячей пропагандой нового социального уклада в противовес старому, который собою являли. Представители же другой группы на людях вели себя точно так же, но на деле именно они оказывались самыми злостными и опасными заговорщиками, организовывающими теракты и вывозящими за границу целые семьи врагов Республики. Слать на гильотину первых было не только несправедливо, но и непредусмотрительно; вторых следовало при первой же возможности изолировать и предать трибуналу.

Вся проблема заключалась том, что отличить одних от других порой было очень сложно. Обычно в этом помогало исключительно охотничье чутьё, на которое Пьер никогда не жаловался. Но сейчас оно молчало. Пьер не знал, кто перед ним - погрязший в распутстве аристо или умело играющий такового деятель контры. Разумеется, проще всего было предположить второе и отправить ублюдка на гильотину... но Пьер не хотел этого делать.

Так было бы неинтересно.

Он услышал оглушительно громкое сопение Филиппа и вдруг понял, что уже несколько минут молчит, не сводя глаз с арестанта. Со стороны это вполне могло сойти за психологическую атаку, но ведь Лабрен так и не отвёл взгляд. Пьер едва не вздрогнул, когда понял, что арестант всё это время смотрел на него - и не пустым взглядом, как сам Пьер, вовсе нет. Цепким, пронизывающим, изучающим... и всё таким же невыносимо надменным. Будто он здесь был комиссаром, а Пьер - допрашиваемым.

Пьер моргнул, захлопнул папку, откинулся на спинку кресла.

- Что ж, вы как минимум получили возможность убедиться, до каких последствий доводит порок, - сухо сказал он. - Мы продолжим завтра. Увести.

- Что-то мне подсказывает, что вам это ещё только предстоит узнать, комиссар, - негромко сказал Лабрен, и Пьер вздрогнул. Теперь - вздрогнул по-настоящему, так, что это заметили все - и изумлённо вскинувший брови Филипп, и замершие на миг приставы, и, разумеется, Лабрен. Только последний не отреагировал на это никак - ни насмешливых взглядом, ни надменной улыбкой, и это окончательно поставило Пьера в тупик.

Когда дверь за арестантом закрылась, Филипп осторожно сказал:

- Вы устали сегодня, господин комиссар.

- Да, - сказа Пьер и, прикрыв веки, с силой надавил пальцами на глазные яблоки. - Очень.