1793 (СИ)

Домой он пришёл, когда уже совсем стемнело, но всё равно попросил Розину приготовить ванну. С хозяйкой ему повезло - за, в общем-то, небольшую плату она предоставляла ему не только квартиру и стол, но и услуги горничной. Пьер подозревал, что для комиссара Революционного трибунала они бы организовала ещё и не такие льготы, но предпочитал не думать об этом. Главное - эта милая женщина с полуслова понимала его желания и отличалась расторопностью.

Погружая одеревеневшее тело в пенящуюся воду, Пьер продолжал думать об этом Лабрене. О его непроницаемости, о колючем взгляде серо-голубых глаз, о каплях слюны, блестевших на вынутом из его рта кляпе. О его последних словах.

О чём-то, что он, возможно, знал.

И о том, что будет с ним, Пьером, если последняя догадка верна.

* * *

Когда Пьер вошёл в свой кабинет, Филипп уже сидел у окна, раскладывая по столу письменные принадлежности. Пьер раздражённо вздохнул про себя - он-то надеялся сегодня начать чуть позже, но этот неистовый трудяга снова его переиграл. Порой Пьеру казалось, что Монуар специально приставил к нему этого маленького неприметного человечка, не столько как секретаря, сколько как соглядатая. Впрочем, если и так, оно было к лучшему - порой Пьер сомневался в собственной гражданской сознательности, и, как показал вчерашний неудавшийся допрос Лабрена, небезосновательно.

- Доброе утро, гражданин комиссар, - сказал Филипп и чихнул. Утро выдалось солнечным, и Пьер видел пыль, густо клубившуюся в широком луче света, льющегося из-за окна.

- А вот мы сейчас посмотрим, какое оно доброе, - заговорщицки сказал Пьер и подмигнул. Филипп смущённо заулыбался. А может, зря я его подозреваю, с сожалением подумал Пьер. Просто... таким милым и услужливым людям редко удаётся избежать участи марионеток. - Начнём сегодня с того, на чём вчера остановились.

- А я знал, что вы это скажете! Лабрен уже здесь, - радостно сообщил Филипп.

Настроение Пьера мигом упало на несколько порядков. Предсказуемость - последнее качество, которое стоит ценить в комиссаре Конвента... Впрочем, разве не очевидно было предположить, что он предпочтёт сразу закончить начатое накануне дело?

"Полно, старик, ты дёргаешься только потому, что хотел послать за Лабреном вовсе не из-за этого", - сказал себе Пьер и вздохнул. Верно, не из-за этого. Но откуда об этом знать добряку Филиппу? Вот и успокойся, а то вызовешь уже вполне обоснованные подозрения.

"Я рассуждаю, как сподвижник контры", - подумал Пьер. В самом деле... Что ж, а вот это уже действительно нужное умение.

- Ну, так чего мы ждём? - сказал он и улыбнулся той самой улыбкой, от которой холодели пальцы у арестантов. Для сотрудников трибунала эта улыбка комиссара Ванеля означала лишь то, что работа началась.

В кабинет ввели Лабрена. Он казался несколько помятым: волосы взъерошены, одежда в беспорядке.

- Вас снова вытащили из постели любовницы, гражданин? - без улыбки спросил Пьер, игнорируя свежий синяк, расплывавшийся на изящно очерченной скуле арестанта.

- Даже не любовника, комиссар, - так же серьёзно ответил Лабрен. - Ваши шавки оказались удивительно устойчивы в вопросах того самого порока, которым вы меня давеча пугали.

- Я вас не пугал. Я констатировал очевидное. Сержант, - обратился Пьер к одному из приставов, - по чьему приказу избивали арестованного?

- Он позволял себе омерзительные высказывания, гражданин комиссар, - щёлкнув каблуками, отрапортовал тот. - Кроме того, он пытался...

- Я не спрашивал, что он сделал, - прервал его Пьер. - Я спросил, кто выдал санкцию на применение к подозреваемому грубой физической силы.

- Гражданин комиссар, - толстая шея сержанта начала медленно наливаться кровью, - я взял на себя смелость...

- Филипп, - Пьер повернулся к навострившемуся секретарю, - подготовьте рапорт на сержанта Фикеля по вопросу злоупотребления служебным положением.

- Но, гражданин комиссар... - пробормотал сержант.

- Вернёмся к вчерашнему разговору, Лабрен, - перекрывая его голос, невозмутимо сказал Пьер. - Вы, кажется, утверждали, что оказались в доме терпимости мадам Лавернэ по случайному совпадению.

- Утверждал, - кивнул Лабрен, и Пьер заметил в его взгляде то, чего там не было вчера - лёгкое любопытство. - Только вы не пожелали меня слушать.

- Разве? Если бы было так, вы бы сейчас сидели в Консьержи.

Пьер сделал паузу, давая Лабрену время оценить значимость сказанного. Тот только насмешливо изогнул бровь и ничего не сказал. Пьер какое-то время рассматривал его лицо. Измождённое, с глубоко залёгшими под глазами синяками. Вряд ли этой ночью ему удалось выспаться. Пьер попытался оценить, насколько сильно его били. На свежей ссадине не было видно запёкшейся крови, значит, Лабрену позволили умыться - наверняка не из доброты душевной, а чтобы скрыть побои от комиссара. Пьер вдруг понял, что арестант одет иначе, чем вчера - взамен батистовой сорочки на нём была обычная холщовая, и коричневые брюки из грубого полотна, вместо бархатных вчерашних. Только сапоги оставили. Изодранная и окровавленная одежда Лабрена, видимо, уже давно стала кучкой пепла.