1794

Эмиль Винге назвал ему улицу и фамилию хозяйки, взял принесенную трактирщиком бутыль и уверенно пошел к выходу — после трех пинт хоть и разбавленного, но все же достаточно крепкого пива.

— По части выпить брату до вас — как до луны… было — как до луны. Уж в этом-то меня не разуверить, — крикнул Кардель вдогонку.

Он посидел еще немного, прислушиваясь к необычному ощущению. Что-то изменилось. Что именно, он и сам не знал, но что-то изменилось. Что-то не так, как вчера, или позавчера, или неделю назад. По-другому. И внезапно догадался: привычная боль в культе за последний час ни разу не дала о себе знать. А если и дала, не заметил.

4

Эмиль Винге снял комнату в самом укромном уголке Стокгольма — укромней не придумать. Хозяйка овдовела и осталась одна в большом доме без всяких источников дохода. Дом — из самых древних в столице. Толстые каменные стены пронизаны арматурой из якорного железа, а окна крошечные, похожи на бойницы, — тоже, надо думать, из соображений устойчивости. Вылитая темница из сказки, где благородный герой вынужден томиться в самые трогательные моменты повествования. Комната Винге — единственная на всем этаже, остальное помещение занято мешками с репой и луком. Да и на других этажах постояльцы случайные — слуги купцов, приезжающие забрать товары или оставить на хранение. Есть и постоянные обитатели — крысы. В короткие промежутки между визитами приказчиков эти мошенники делают все, чтобы успеть прогрызть дыру в мешках с провиантом и обеспечить себе безбедное существование. Впрочем, Винге это мало беспокоило — он посмотрел несколько комнат, и эта понравилась больше других. Во-первых, в удалении от городского шума и назойливых обитателей города. Во-вторых, окованная железом дубовая дверь. Поворачиваешь ключ — и сразу спокойнее.

Уйдя из «Черной кошки», он постарался поскорее побороть опьянение. Если бы воля оказалась побежденной несколькими кружками пива, наверняка почувствовал бы себя глубоко униженным. Посмотрел в зеркало и сказал своему отражению вот что:

— Более или менее.

Хотя вовсе не был уверен, какое именно свое достоинство подвел под расплывчатую категорию «более или менее».

Сделал два-три гимнастических жеста руками, убедился, что равновесие дается легко, и уселся за стол — листать оставшиеся после Сесила папки с бумагами.

Редкостная организованность брата сильно облегчила задачу: Эмиль Винге почти сразу нашел, что искал. Все по разделам: корреспонденция отдельно, счета отдельно, все в строгом хронологическом порядке.

Залоговое письмо — вот оно. Первое же в соответствующем разделе. Пролистал бумаги в обратном порядке и в том же разделе нашел, к своему удивлению, еще один залоговый документ. На те же часы, только несколькими годами раньше. А вот это странно. Зная о неминуемой смерти, Сесил заложил часы — понять можно. Денег не хватало. А вот почему он закладывал их и раньше? Какая же нужда заставила его заложить отцовский подарок, который был ему так дорог?

Насколько Эмилю было известно, Сесил в те годы в деньгах не нуждался.

Он встал и сделал несколько глотков из принесенной из «Черной кошки» бутылки. Почти сразу начало покалывать в висках, по пищеводу, желудку, а потом и по всем телу разлилось блаженное тепло. И вместе с теплом пришло равнодушие: какая разница? Мало ли зачем брат мог заложить часы? Винге прекрасно знал: хмель вовсе не способствует целеустремленному решению пусть и заковыристых, но не особо важных задач.

Для Эмиля Винге Город между мостами — terra incognita. Стокгольм — привилегия Сесила. А он тосковал по родной Упсале, по своей комнатушке, которую снимал еще со студенческих времен и за которую не платил ни далера, поскольку хозяин с давних времен почитал его за собственного сына.

Ну хорошо… Квитанция из ломбарда… вот она. Ни имени, ни адреса заимодавца. Часы работы Бьюрлинга[19]. Придется искать… но как?

Эмиль поднес было к губам бутыль, но пить не стал. Принял мужественное решение: по звону колокола. Малый колокол церкви Святого Николая или, как все ее называют, Большой церкви, только что пробил. Надо подождать, пока пробьет очередные четверть часа.

Таким образом удалось опорожнить бутылку не сразу, а в строгом порядке: четверть часа, удар колокола — глоток. Не большой, не маленький — именно такой, какой полагается, когда пьешь вино размеренно и разумно.

Допил бутылку, встал, подошел к двери, положил палец на рукоятку и замер в позе стрельца на солнечных часах. И даже тень на полу отобразилась в скупом свете из окна-бойницы. Только он никак не мог сообразить, как разместить воображаемый циферблат.

Да и Бог с ним.

Тень на полу начала закладывать пальцы — отсчитывать оставшееся до удара колокола минуты. Наконец колокол ударил, на этот раз большой. Прошел ровно час. Эмиль зажмурил глаза, открыл дверь и перешагнул порог.