18

Втроем косяк курится быстро, и уже спустя пару минут мы возвращаемся в комнату. Очарование марихуаны начинает наполнять мой мозг, не верится, что совсем недавно я забирал обрез у обезумевшего Борова.

– Подождем Антоху? – говорю я.

– Подождем прихода, – отзывается Иван. Это звучит двусмысленно, но пока не кажется смешным. Первый приступ смеха возникает, обыкновенно, через десять минут. Это и есть приход.

Мы сосредоточенно ждем, когда же нас, наконец, попрет, но, кроме алкогольной расторможенности, я пока не ощущаю ничего.

– Не бутор? – спрашиваю я Юлю, – ты уже курила эту траву?

– Хорошая, – говорит она, и я готов поверить, что она действительно хорошая. Юля мрачнеет на глазах, и я понимаю, что она начинает грузиться. Я перевожу взгляд на Ивана – в его глазах проступили красноватые прожилки. Все в порядке.

– А когда же все-таки придет Антон? – снова спрашиваю я, обдумывая каждое слово. Внезапно мысль останавливается, и я уже не жду ответа на свой вопрос, да мне никто и не думает отвечать. Иван поднимает черепаху-пепельницу и очень внимательно рассматривает ее брюшко. Затем он поворачивает ее боком, и серебристый пепел сыпется на стол.

– Положи сигареты, – строго говорит Юля.

– Сигареты? – переспрашивает Иван, – Это же черепаха.

– Череп Аха, – произношу я торжественно.

Иван вставляет сигарету в рот не тем концом и пытается таким образом ее прикурить.

– Осторожно! – кричит ему Юля, и тот, уронив голову на ладони, внезапно заходится визгливым смехом. Против своей воли я тоже расплываюсь в улыбке.

– [h’]ля, вы чего? – также улыбаясь спрашивает Юля.

Иван не отвечает, он по-прежнему смеется, его голова беззвучно сотрясается, и грязные пальцы все глубже входят в нечесанную шевелюру. Внезапно он представляется мне во всей своей мерзости, и я снова воображаю себе, каким бы он виделся мне, окажись я вдруг женщиной. Я поднимаюсь, чтобы выйти на балкон и там покурить в уютном одиночестве.

– Хорошая трава, – говорю я смеющемуся Ивану.

Я встаю в дверном проеме и чувствую кожей, как горят мои изящные контуры, подсвеченные солнцем. Я становлюсь чуть иначе, опершись полусогнутой рукой о дверной косяк и прищурив один глаз. Моя щетина как раз сексуальной длины. Я гляжу сквозь марево чуть смеженных ресниц, и на затылке от захлестнувшего меня удовольствия принимаются шевелиться волосы. Я вижу свое отражение в тусклой полировке серванта – оно отдаляется от меня, но мой взгляд автоматически фокусируется, компенсируя разницу расстояний. Я перестаю дышать и затаиваюсь внутри невидимой скорлупы. Пугающая дрожь пробегает по моему телу. Я открываю рот и провожу языком по обнажившимся зубам. Мне кажется, что я прекрасен сейчас. Я улыбаюсь Юле, думая, что она понимает меня без слов. Я вижу, как она прельщается мной, а я ее трусами, проявляющимися под черной юбкой незамысловатым контуром. Кофейное зерно, спрятанное у нее между ног, ласкает мое воображение, но какой-то импульс в голове прерывается, и я угасаю. Я прихожу в себя на некоторое время и приближаюсь к своему креслу, глубокому, как дно. Бескрайний мир вокруг движется томными кадрами, неохотно перемещаясь за моими глазными яблоками. Я вытираю слезу, влажно устроившуюся на моей щеке. Я плачу от безумного счастья.

Я смотрю на Юлю и Ивана, очнувшись от охватившего меня оцепенения. Она, шатко установив согнутую в колене ногу на вытянутые пальчики, быстро трясет ею, отбивая сто двадцать восьмые доли играющей музыки. Иван курит, но я почему-то не помню, чтобы он брал в руки сигарету последние несколько минут. Голова наливается горячим, а глаза готовы лопнуть от страшной силы, распирающей их изнутри. Это скоро пройдет.

– Е…, – шепотом произносит Иван.

Юля поднимается с места и пританцовывающей походкой идет по комнате, пересекая ее по диагонали. Она улыбается, вероятно, думая о себе, о том, как движется ее тело в плотном воздухе комнатной духоты. Новая волна эйфории уносит меня прочь, назад от замаячившего рационального берега. Нехорошие мысли по поводу Борова и его обрезов носятся как мусор в водовороте, грозя вот-вот затонуть.

Внезапно в коридоре сильно хлопает дверь. Мы глядим друг на друга, и мрачное предчувствие мгновенно портит мне настроение.

– Это Антон, – счастливо произносит Юля и кидается к двери.

В коридоре звучат громкие голоса, но я почему-то не могу разобрать слов. Их смысл доходит до меня лишь тогда, когда я снова слышу знакомые чавкающие звуки мордобоя.

– Орел говоришь? – орет кто-то незнакомый и невидимый мне. – Орел?! Орел?! ОРЕЛ?!!

И опять удары, очень часто, словно одного бьют сразу же несколько человек. Я почему-то пугаюсь, что бьют опять-таки Борова, лучше бы он не возвращался.

– ОРЕЛ?! – снова орет кто-то. Истошный женский вопль вторит этой злобной истерике. Юля выходит в коридор, но тут же делает несколько поспешных шагов назад.

– О-ой! – она несколько раз хихикает, и это напоминает мне детские всхлипы. Неадекватная реакция. Нарко-психика.