18

Дверь снова распахивается, на этот раз открытая пинком. Боров влетает в комнату и падает на кровать с пружинистой сеткой, что стоит в углу. Какой-то мужик, голый по пояс и с волосатой, как у гориллы, грудью вваливается следом. Баба, та, что похожа на проститутку, держит его за одну руку, другой он пытается изобразить какой-то угрожающий жест. Глаза у этого типа налились кровью.

– Я тебе сказал! – орет он Борову, – я тебе сказал, не подходи к ней. Понял? А не понял, так я еще объясню.

Боров ворочается на кровати. Он так пьян, что с трудом может подняться, так что бить его сейчас – просто какое-то скотство.

– Держите его! – кричит нам баба, кивая на Борова. – Держите его здесь, чтобы он не выходил.

– Я тебя сейчас ух… – бормочет Боров, в очередной раз делая попытку встать на ноги. Вид у него совсем неважный – губы опять кровоточат, и на одном ухе какая-то ссадина, как у семилетнего шалопая.

– Да ты лежи-и-и! – протяжно и насмешливо заявляет гориллообразный мужик.

– Все нормально, Вася! Вася, он ее не ударил, – баба проститутского вида снова принимается тянуть за руку мужика, – ВСЕ НОРМАЛЬНО, ВАСЯ!

Но Вася ее не слышит, ему нравится избивать слабого. Со своей бабой они наверняка трахаются на четвереньках, а чтобы ей было больнее, одновременно с членом засовывает ей в зад два пальца. И они никогда не разговаривают во время секса, чтобы ему удобнее было представить на ее месте какую-нибудь грязную шлюху, без прав и сил сопротивляться. Но она наверняка это любит.

Вася толкает Борова в грудь и, когда тот опрокидывается навзничь, деловито несколько раз бьет его в лицо. Внезапно мне делается жаль Борова, за него даже некому заступиться. Нет у него ни семьи, ни берлоги.

– Что вы делаете? – спрашивает Юля у Васи тем интеллигентным тоном, каким разговаривают трусы, попадая в переплет. – Ну что вы делаете, не бейте его!

– Я ему сказал, – рычит Вася, – я ему все сейчас объясню!

Мы с Иваном поднимаемся с мест и беспомощно топчемся рядом. В конце концов, Боров мне никто. Просто чертов барыга, которому я отдаю деньги в обмен на траву. Но все же Борову уже достаточно, чего бы он ни натворил.

Вася встает с кровати и отходит в сторону, тяжело и часто дыша. Он победил. Все кончено. Его баба может быть спокойна.

Вся троица исчезает в коридоре, я закрываю за ними дверь и опираюсь на нее спиной. Юля садится рядом с Боровом, но она так растеряна, что даже не пытается дотронуться до него или сказать что-либо. Наверное, мне нужно уйти. И как можно быстрее.

Боров трет лицо ладонями, как проснувшийся от сладкого сна человек, и что-то при этом бормочет. Неясные, словно заштрихованные, тени от колышущейся на сквозняке занавески трепещут на его лице. Я замечаю, что правый глаз у него порядком заплыл, как будто его ужалила пчела, а из уголка рта сентиментально сочится темная кровь. Наверное, он просто не чувствует боли от водки и шока.

С внезапной резвостью Боров кидается к спортивной сумке, как попало распластавшейся под сервантом мебельной моды шестидесятых. Он запускает в сумку обе руки по локоть и некоторое время копошится там.

И тут я вижу, что в руках у Борова обрез. Размышлять о том, заряжен ли он, уже нет времени.

Внезапно на меня наваливается какая-то усталость. Это никогда не закончится. Или закончится только тогда, когда Боров выйдет на кухню и кого-нибудь застрелит. Я оглядываюсь на Юлю и Ивана. Он аж побледнел, а вот она, похоже, хорошо знала о том, что лежит в сумке. Она нисколько не удивлена, а только расстроена, что все зашло так далеко.

– О-ой, – Юля кусает себя за пухлое запястье и зажмуривает глаза, словно собираясь разреветься.

Боров делает несколько шагов к двери, дуло обреза опущено вниз. Я становлюсь у него на пути и медленно протягиваю руку, как к собаке, которая может укусить.

– Антоха, ты че! – Иван пятится назад.

– Лучше отдай, – тихо говорю я Борову, – отдай, а потом спасибо скажешь.

– Антоша, не надо! – Юля повисает на его руке, она плачет. Дуло обреза по-прежнему смотрит в пол. Я понимаю, что для выстрела необходимо вначале взвести затвор.

Наверное.

В конце коридора маячит Васина фигура. Сейчас Боров его замочит, это как пить дать.

– Перестань, – страстным шепотом говорю я ему, – перестань, ты что!

– Х…! – хрипит Боров. Вася быстро приближается к нам, и я не могу понять, видит ли он оружие или нет. Я хватаю обрез за куцый ствол и тяну к себе. Ослабевшая рука Борова подчиняется мне.

– Держи, – я передаю обрез Юле, – спрячь это быстро. Спрячь куда-нибудь.

Юля исчезает с обрезом в глубине комнаты. Обезоруженный Боров внезапно слабеет и начинает сползать, держась за дверной косяк. Я подхватываю его подмышки и волоку назад.

– Не надо его бить, – говорю я ухмыляющемуся Васе, – не надо, он очень пьян. Но Вася с неприятным чавканьем еще раз втыкает кулак в окровавленные губы. Боров дергается у меня в руках, а его голова, откинувшись, больно ударяет меня в подбородок.

– Успа-акойся, – Лариса, сучья душонка, ловит Васины руки, как ядовитых змей, – не на-адо.