1812. Фатальный марш на Москву

Снижение температуры не назовешь очень большим – точно не более – 10 °C. Но французская армия не располагала одеждой даже для небольших морозов. Категорий вроде зимнего обмундирования тогда не существовало, поскольку в те времена армии зимой обычно не воевали. В основном форменный мундир имел спереди снизу большой вырез и даже не прикрывал живот, который защищался лишь жилетом, и, в то время как пехотинцы имели настоящие шинели, офицерские, сшитые на заказ, заканчивались заметно выше колена. У кавалеристов были плащи, но без теплой подбивки, а потому не очень-то грели в холод. В то время как медвежьи шапки гренадеров и кольбаки конных егерей обеспечивали некую толику тепла головам владельцев, большинство прочих головных уборов – в особенности кирасирские и драгунские каски – давали скорее обратный эффект. Надо добавить к тому же, что материалы, из которых шилась форма, бывали неплотными и, по нашим стандартам, довольно низкого качества, в чем любой может убедиться, посетив Musée de l’armée (парижский Музей армии) или какое-нибудь другое хранилище уцелевшего до наших дней тогдашнего обмундирования. «Шинели у нашей пехоты, наверное, самые худшие в Европе», – замечал Анри-Жозеф Пэксан{692}.

По мере того как холодало, солдаты начинали дополнять одежду самыми разными средствами защиты от мороза. Оборачивали вокруг головы шарфы под уставным кивером, заматывали поясницу вязаными шалями, для рук в ход шли муфты и рукавицы. Наиболее предусмотрительные, позаботившиеся снабдить себя овчинными тулупами или меховыми шубами, надевали их поверх полковой формы. Те, кто не запасся такого рода зимними вещами, вынужденно использовали меха (обычно отделанные для модниц атласом или шелком), шали, шляпки и прочие тому подобные предметы, которых набрали с целью продать или подарить любимым на родине.

По мере того как падение температуры делало людей все менее разборчивыми, в ход пошли даже дамские вещи и богато украшенные церковные облачения. Объемистые женские платья имели один плюс – создавали нечто вроде палатки для нижней части тела, спасавшей владельца от холода. Потерявшие лошадей кавалеристы использовали чепраки из овечьей шкуры или суконные попоны, прорезав в них отверстия для головы и превратив в этакие пончо. На какие только ухищрения ни пускались люди, чтобы прикрыть особо мерзнущие участки тела. Некоторые для тепла просовывали ноги в рукава овчинных тулупов и завязывали их на талии.

«Постепенно на свет доставались все приобретения и добыча из Москвы. Самые утонченные платья и грубые ткани, всевозможные головные уборы, иные с отделкой серебром или золотом, приталенные жакеты и подбитые мехом блузы крестьянок, крытые шелком дамские шубы, халаты, словом, всяк появлялся в том, что тащил с собой, – вспоминал полковник Пеле. – Нельзя было без смеха взирать на эти прокопченные физиономии, усы, устрашающие мины лиц, обернутых в самые деликатные цвета, видеть могучие тела, едва прикрытые легкомысленными одеяниями. Маскарад не прекращался. Я находил его довольно забавным и подшучивал над ними, когда они проходили мимо»{693}. Как бы ни веселило зрелище полковника, подобные наряды не облегчали движения, а зачастую мешали солдатам применять оружие.

Многие сходятся в том мнении, что первый же серьезный снегопад 6 ноября, сопровождавшийся резким снижением температуры, оказал глубочайшее воздействие на целостность армии как военной структуры. «Именно с того момента начались наши несчастья, – писал Жан-Франсуа Булар, – и этим бедам предстояло расти и длиться следующие шесть недель! К счастью, мы не могли заглянуть в будущее. Текущие страдания поглощали все наши силы, мы думали только о том, как бы облегчить их, и мало помышляли о завтрашних мученьях. Каждый день приносил предостаточно горестей»{694}.

Скоро десятки тысяч ног утоптали снег, превратив его в твердую и скользкую поверхность. Лошади с трудом тянули колесные повозки, многие кучера и возницы снимали колеса и приделывали вместо них нечто вроде импровизированных полозьев. 8 ноября наступила оттепель и дорога превратилась в болото. Тем, кто поторопился выбросить колеса, пришлось оставить и повозки. Но на следующий день опять сильно подморозило, и дорога обледенела.

Было трудно даже просто сохранять вертикальное положение при движении по ровной поверхности, и, как подсчитал лейтенант 1-го полка гвардейских пеших егерей Мари-Анри де Линьер, за день он упал больше двадцати раз. «Когда попадались крутые склоны, приходилось скатываться по ним, что случалось часто, и мы садились и попросту скользили вниз. В результате чего задние падали на передних с их оружием и багажом», – писал он{695}. Людям приходилось страховать телеги и пушки, натягивая веревки сзади, чтобы не позволить имуществу свободно скользить вниз, но если поскальзывались державшие веревки солдаты, тут уж все вместе они – пушка, лафет, лошади и люди – летали вниз, увлекая за собой всех имевших несчастье очутиться на пути. Коль скоро идти стало труднее, многие отставали.