1812. Фатальный марш на Москву

Холод не позволял без болезненных ощущений дотрагиваться до ружейных стволов и замков, а когда температура опускалась ниже определенного предела, кожа примерзала к стали и сходила с рук при попытках оторвать пальцы от железа. Те, кто не располагал рукавицами или не смастерил себе нечто пригодное для защиты рук, вынужденно бросали оружие, и все больше солдат поступали так под предлогом мороза.

Все тот же холод стал последней каплей в чаше страданий многих лошадей. Десятки тысяч полуголодных и измученных животных испустили дух в пределах трех суток, отчасти из-за морозов, а отчасти из несоответствующих подков. Обычные подковы, которыми по преимуществу и бывали подкованы кони, не давали сцепления с утоптанным настом и льдом и вели себя скорее как коньки. В некоторых французских частях имелись подковы с выступами, а артиллеристы начали перековывать лошадей после того, как выпал первый снег, но и эти подковы быстро снашивались и стирались до гладкой поверхности.

Требовались подковы с острыми шипами, а о таких позаботились только поляки, да Коленкур снабдил ими лошадей императорской свиты, плюс то же сделали некоторые предусмотрительные офицеры. Когда выпал снег и установились морозы, у прочих чистопородных коней Grande Armée не осталось и шанса. Лошади скользили и падали, зачастую ломая ноги, но даже если все обходилось благополучно, требовались колоссальные усилия, чтобы вновь заставить их, еще больше измотанных и измученных, подняться.

Некоторые попробовали оборачивать копыта лошадей тряпьем, другие смекнули, что в таких условиях животным лучше вообще без подков и избавляли от них коней. Маленькие местные cognats с их широкими копытами и низким центром тяжести пользовались особым успехом, поскольку спокойно шли на рыси без подков. Якоб Вальтер приобрел одного такого конька. Тот умел даже приседать на задние ноги на вершине ледяного спуска и скатываться вниз без необходимости для всадника спешиваться{696}.

Но настоящей замены подковам с острыми шипами не было. «Когда мы, поляки, сидя на кованных подковами с острыми шипами лошадях, на галопе пролетали мимо французских генералов, те смотрели на нас с удивлением и завистью, тогда как артиллеристы их сталкивались с большими трудностями на каждом пригорке, и втащить наверх орудия представлялось возможным только благодаря плечам пехотинцев», – писал Юзеф Залуский, капитан 1-го (польского) полка шволежеров-улан гвардии{697}.

4-й корпус принца Евгения за двое суток потерял 1200 лошадей. Швейцарец Альбрехт фон Муральт, служивший обер-лейтенантом в 5-м баварском шволежерском полку Ляйнингена, писал, что на момент прибытия в Вязьму его бригада насчитывала две сотни всадников, а на следующий день их в ней осталось только от тридцати до пятидесяти, но днем позже она и вовсе перестала существовать как боевая единица. Ту же историю могли бы рассказать и другие всюду в армии{698}. Потери в кавалерии и утрата значительной части артиллерии радикальным образом снизили потенциал Grande Armée и сделали ее уязвимой перед вездесущими казаками, которые вились вокруг отступавших колонн, точно большие назойливые мухи.

Но сильнее всего, стремительно теряя шансы на выживание, армия страдала из-за гибели тысяч тягловых животных. Приходилось бросать сотни повозок, расставаться с остро необходимыми запасами снабжения и снаряжением, равно как и с личными вещами солдат и их добычей. Многие швыряли в снег оружие, чтобы нести пожитки. «Дорогу усыпали ценные предметы вроде картин, подсвечников и множества книг, – вспоминал сержант Бургонь, – и в добрый час я бывало поднимал книжку, просматривал ее и тоже в свою очередь швырял прочь, кто-то затем вновь брал ее, а потом выбрасывал». Искалеченный Юзеф Понятовский, проезжая мимо в карете, попросил прохожего воина дать ему почитать что-нибудь из валявшегося на дороге, и книга эта так понравилась князю, что сохранилась и стала единственной добычей, приведенной из того похода{699}.

8 ноября батальонный начальник Вьонне де Маренгоне из полка фузилеров-гренадеров гвардии осознал, что лошади не в состоянии далее тянуть его экипаж. Посему он переложил все самое ценное, начиная от необходимых запасов продуктов и кое-какой сменной одежды в portmanteau[165], оставив ненужные более предметы роскоши в карете, каковую и бросил. Однако, благоразумно не перенапрягая силы одной из уцелевших лошадей, смог погрузить portmanteau на нее. В Вязьме майор Клод-Франсуа Ле Руа из 85-го линейного полка 4-й пехотной дивизии 1-го корпуса Даву вооружился иголкой и ниткой и смастерил два огромных внутренних кармана для шинели, куда и сложил самое жизненно важное, избавив себя от необходимости тащить мешок{700}.