1812 год. Пожар Москвы

При оставлении Москвы Наполеоном Виллерс выехал вместе с французами и пытался скрыться в Шилове, а затем в Стародубовском повете Черниговской губернии, где и был арестован. В ходе следствия оказалось, что многие влиятельные особы готовы были за него заступиться. «Виллерс не может быть выслан из России: у него тут много связей, он получает подробные сведения обо всём», — писал Ростопчин Александру I 17 марта (ст. ст.) 1813 г.[406] Приговоренный Сенатом к ссылке в Сибирь на поселение, он был затем объявлен свободным и прощён![407]

Павел Лакроа, коллежский регистратор, квартальный поручик Московской полиции, 14 сентября «отстал» от полицейской команды, которой было приказано покинуть столицу. При этом он освободил французского пленного командира эскадрона (в русских документах — полковника) Сент-Перна, который был поручен его надзору. Сразу по вступлении французов в Москву он, как следовало из бумаг, оставшихся в доме М.А. Обер-Шальме (там после переезда из дома Дюлона квартировал Лессепс), известил коменданта Дюронеля «о строении шара с указанием на тех, кто этим занимался, какого материала и веществ было употреблено и у кого они куплены»[408]. На следствии Лакроа показал, что приказа покинуть Москву не получал и что в дальнейшем «никакой должности не исполнял», а «только смотрел за мужиками, при театре, но избрав удобный случай из Москвы сбежал»[409]. Его бывшие начальники Ростопчин и Ивашкин пытались уличить Лакроа в даче ложных показаний[410], но сделать это им не удалось. Лакроа был «оставлен от суда и следствия свободным».

Ещё более странным кажется факт прощения на основании манифеста государя от 30 августа (ст. ст.) 1814 г. губернского секретаря Ивана Щербачёва. Будучи архитектурным помощником штата московской управы благочиния, Щербачёв по его же собственному прошению был назначен в 1-й егерский полк Московского ополчения. Однако в полк не явился, якобы по болезни. В то же время он утверждал, что, взяв из Арсенала ружья и сабли, «подвизался на охране Москвы» перед вступлением в неё неприятеля. Столь же противоречивы были его показания о своей деятельности во время оккупации. То он говорил, что был схвачен неприятелем у Арбатских ворот и представлен Наполеону, то объяснял, что «был насильно взят из квартиры в свиту Наполеона», где никакой должности не отправлял, но почему-то совершал в составе свиты Наполеона (по меньшей мере, дважды) выезды из Кремля[411]. В.М. Безотосный не без оснований утверждает, что Щербачёв имел прямое отношение к деятельности французской разведки. Но, проведя до ноября 1814 г. время в тюрьме, он в конечном итоге был прощён!

В отличие от Щербачёва, вина канцеляриста Орлова, заключавшаяся в шпионской деятельности в пользу неприятеля, была доказана. Орлов был арестован у Чёрной грязи на Петербургской дороге возле русской заставы, где он «расспрашивал секретно о расположении войск». Когда Орлова арестовали, он по дороге пытался бежать. При нём нашли не только «билет от дежурного генерала вице-короля Богарне» с изъяснением, что он, Орлов, «имеет собственно от оного вице-короля поручение», но и бумагу, написанную его собственной рукой, со следующим текстом: «ехать 30 или 40 вёрст, после оттуда на великий тракт Воскресенский; узнать ещё когда, куда полки пошли, или идут или дожидаются где и где армия находится»[412]. Однако и Орлов был по манифесту государя от 30 августа (ст. ст.) 1814 г. прощён!

Нам осталась неизвестной дальнейшая судьба Лариона Смирнова, московского купца 3-й гильдии, ставшего комиссаром полиции, приговорённого Сенатом к лишению доброго имени, битью плетьми и отдаче в рабочие. Он был бит и взят крестьянами с. Вохны, которые нашли при нём 2 неприятельские прокламации (как тут не вспомнить о Корбелецком, при котором были такие же прокламации!). В ответ на попытки Смирнова оправдать себя перед Следственной комиссией волостной голова Егор Стулов сообщил, что в с. Вохны Смирнов «провозглашал чтоб крестьяне как хлеб, так и другие припасы, возили в Москву для продажи неприятелю»[413].

По-видимому, ушёл от возмездия и другой изменник — Александр Петрович Лемон (Леймон), приписанный к московскому купечеству. Судя по всему, он сознательно остался в Москве и, будучи знаком с начальником бюро разведки Главного штаба Великой армии генералом М. Сокольницким, вступил во французскую службу по комиссариатской части. Во время оккупации Лемон счёл за лучшее отправить жену Марию (Эмилию) Лемон (Леймон) из Москвы в Ярославль, получив для неё билет для проезда от 24 сентября (ст. ст.) за подписью И.А. Тутолмина(!) (Интересно, что письма мужу из Ярославля Мария Лемон тоже адресовала на имя Тутолмина). Имелись сведения, что Марию Лемон до заставы провожали люди Сокольницкого[414].