1812 год. Пожар Москвы

П.А. Волконский упоминает ещё одну личность, дело которой не поднималось и не рассматривалось следственной комиссией, — Петра Иванова Ларме, «водочного мастера». По мнению Волконского, Ларме, не раз сопровождая «французского генерала, исправлявшего должность коменданта» (Мийо? — В.З.), в конечном итоге оказался «офицером французской службы, который с вестовыми разъезжал по Москве»[415].

Среди всех явных изменников особенно поражает фигура Ивана Гаврилова Познякова, купца 3-й гильдии. Его жена, Екатерина Михайлова, в юности воспитывалась в доме кн. Ю.А. Понятовского в Варшаве, и это позволило Познякову быстро войти в доверие к французам. Среди доказанных Следственной комиссией действий Познякова, изобличавших в нём изменника, значилось: знакомство с Лессепсом, которого он «кормил и поил водкой» в своём доме (при этом упоминалось, что Лессепс приезжал к Познякову вместе с Вишневским!); ездил к Понятовскому за Серпуховские ворота, имея бумагу от Мортье; ездил вместе с французским солдатом на рынок для закупки продовольствия, получив от Лессепса 10000 ассигнациями; принимал секретаря Лессепса Умберта (имелся ввиду комиссар полиции Умберт Дро). Позняков получил также поручение осуществить закупки продовольствия за городом, для чего ему было выделено 10 гусар. Однако в этом случае Позняков сказался больным (вместо Познякова французы решили отправить в эту опасную экспедицию, о которой будет речь ниже, Коробова, Козлова и Переплётчикова).

Но, пожалуй, самым возмутительным в действиях Познякова оказался грабёж им имущества московских жителей, которое оказалось «бесхозным»[416]. Особенно много вещей Позняков присвоил себе во время пожара Гостиного двора. По-видимому, частью награбленного Познякову пришлось поделиться с французами. Комиссия установила, что он отвозил «2 ящика серебра к капитану французской службы Кобылиньскому» в дом Щербатова на Девичье поле[417].

В руках комиссии оказались сведения о том, что вместе с Позняковым в хищениях различных товаров участвовал и московский купец Михаил Карнеев и что он, к тому же, участвовал в работе французской администрации и «носил на левой руке белую повязку». Однако сам Карнеев в этом не признался, а 6 опрошенных свидетелей утверждали, что они «никогда у него на руке не видели повязки» и что он «в сношениях с неприятелем не замечен»[418]. Комиссия удовлетворилась этими показаниями, и Карнеев был признан невиновным.

Что же касается Познякова, то он был приговорен к 15 ударами кнутом, вырезанию ноздрей, клеймению и отправке в кандалах на каторгу. Манифест Александра I от 30 августа (ст. ст.) 1814 г. на него не распространялся.

На этом фоне предательства, измены и мародёрства резким контрастом выделяется поведение московского купца П.П. Жданова. Он не смог выехать из Москвы и, потеряв во время пожара дом, испытал вместе с женой и двумя малолетними дочерьми, все страдания несчастных погорельцев. Наконец, он услышал, что у маршала Даву на Девичьем поле дают «некие особые пропускные виды на выход из Москвы». Действительно, на Девичьем поле в доме кн. Н.И. Нарышкиной, где помещалась канцелярия «герцога Эльхингенского» (герцогом Эльхингенским был Ней; не перепутал ли Жданов «герцога Ауэрштедтского» (Даву) с «герцогом Эльхингенским»?), и где толпилось много народу, человек, говоривший по-русски, объявил: «Кто имеет жену и детей, того отпущу и билет дам вольный». Жданов сказал, что у него жена и дочери. Тогда его ввели в дом, начали расспрашивать и заставили перекреститься перед образом в подтверждение правдивости слов. Однако всё это оказалось ловушкой. Жену и детей французы оставили в Москве в качестве заложников, поместив их в том же доме Нарышкиной, а Жданова отправили в качестве шпиона к русской армии. Ему было обещано за успешное выполнение задания выпустить семью, наградить 1000 червонцами и «выбрать любой дом в Москве». Затем Жданов был представлен маршалу Даву и отправлен за город. Мучимый сомнениями, опасаясь за жизнь и благополучие семьи, Жданов, достигнув русских постов, потребовал отвести его к генералу. В конечном итоге его представили генералу М.А. Милорадовичу, которому он изложил «наставление», данное французами, и которое он заучил наизусть. Среди прочего Жданов должен был сообщить французам, «что народ говорит о мире», а также всюду разглашать, что в Москве весь хлеб цел и Наполеон намерен там зимовать. Вполне очевидно, что эти сведения оказались для русского командования чрезвычайно ценными, открывая истинное состояние французских войск и истинные намерения Наполеона.