1812. Великий год России<br />(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)

В чисто военном отношении, при всем искусстве полководцев России и мужестве ее солдат, Наполеон перед 1812 г. был сильнее. Попытки доказать, что русская армия тогда качественно превосходила французскую, а царские военачальники — Наполеона и его маршалов (2. С. 594–596; 16. С. 400–401)[1247], противоречат и логике истории, и ее фактам. Во-первых, здесь замалчиваются пороки феодальной системы комплектования, обучения, снабжения и управления царскими войсками, сказавшиеся, между прочим, в том, что победоносная русская армия, преследуя Наполеона от Москвы до Немана, понесла урон, немногим меньший, чем побежденная и чуть ли не уничтоженная французская армия. Во-вторых, игнорируется тот факт, что за пределами России, как бы на нейтральном поле, где русская армия не имела поддержки своего народа, Наполеон бил ее и до, и после 1812 г. — под Аустерлицем, Фридландом, Дрезденом, хотя командовали ею те же самые полководцы, включая Кутузова, что и в 1812 г.[1248]. Действительный источник мощи русской армии 1812 г. надо искать не в ее военно-феодальной организации, а в единении армии с народом. Именно общенациональный подъем народных масс, выступивших на защиту Отечества, стал главной причиной победы России в войне 1812 г., а народ русский (включая, естественно, и крестьян, одетых в солдатские мундиры) — главным героем войны. Кутузов это понимал, заявив в ответ на славословия по его адресу: «Я щастлив, предводительствуя русскими. Но какой полководец не поражал врагов, подобно мне, с сим мужественным народом!» (20. Ч. 2. С. 532).

Перед нападением на Россию Наполеон взвесил практически все — ее военный потенциал, способности русских генералов, количество и качество солдат и вооружений, но сражаться ему пришлось со всем русским народом, которого он, прикидывая свои шансы в борьбе с Россией, опрометчиво не принял в расчет. В этом и заключалась его главная, роковая оплошность, тем более непостижимая, что у него уже был прецедент: в Испании именно сопротивление народа мешало ему добиться победы, хотя испанскую армию, во всех отношениях уступавшую русской, сам Наполеон и его маршалы громили многократно.

Современный историк А.А. Орлов, оспаривая неоспоримое мнение о том, что буржуазная Франция была политически и экономически более развитой, чем феодальная Россия, иронизирует: «Непонятно, как страна с отсталой экономикой смогла победить развитое буржуазное государство?»[1249]. Именно так, как, например, полуразоренная Советская Россия в 1918–1922 гг. смогла победить белогвардейское воинство, которому помогали США, Англия, Франция, Германия, Япония, Польша, — смогла благодаря беззаветной поддержке собственного НАРОДА.

Значение русской победы в 1812 г. велико и многогранно. Дело не только в том, что народные массы России в очередной раз отстояли свою национальную независимость, сокрушив самого грозного из всех врагов, когда-либо нападавших на Русь. Столь грандиозная победа подняла национальное самосознание русского народа и пробудила лучших его представителей к революционной борьбе, ибо теперь видеть народ, победивший Наполеона, в цепях крепостничества для истинных патриотов становилось невыносимым.

Действительно, многомиллионные массы русских крестьян «вполне справедливо думали, что заслужили себе свободу»[1250]. Более того, К. Маркс обратил внимание на тот факт, что им в 1812 г., «хотя и неофициально, но с молчаливого согласия Императора, было обещано освобождение от крепостной зависимости в награду за их патриотизм; с людьми, защитившими святую Русь, нельзя-де дольше обращаться как с рабами»[1251]. Однако после войны ее главного героя — крепостное крестьянство — вернули в кабалу к помещикам. В царском манифесте от 11 сентября 1814 г., который одаривал все сословия различными милостями и льготами, крестьянству отводилась одна, издевательская строка: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога»[1252].

Разочарование народа было тем большим, что на его плечи лег дополнительный груз ликвидации последствий войны. Значительная часть страны была разорена, оскудели и крестьянские, и помещичьи хозяйства. Многие города лежали в развалинах: Москва почти вся сгорела, в Смоленске из 2250 «обывательских домов» осталось 350[1253]. Дефицит финансов России за 1812–1815 гг. достиг 530 925 351 руб.[1254]. Общая сумма материальных потерь превысила 1 млрд руб[1255]. Феодалы же во главе с Царем, торопясь поправить свои дела, усиливали и без того тяжелейшую эксплуатацию крестьян, включая сотни тысяч ополченцев 1812 г. Все это ожесточало народ, а в передовых кругах русского общества возбуждало настроение, которое В.О. Ключевский метко назвал «патриотической скорбью»[1256], т. е. сострадание к народу и решимость помочь ему обрести свободу Декабрист А. А. Бестужев резонно характеризовал 1812 г. как «начало свободомыслия в России»[1257]. «Мы были дети 1812 года», — заявил от имени всех декабристов М.И. Муравьев-Апостол[1258].