1814. Царь в Париже

Народов многих искупитель,
Отец Отечества, о Царь!
Друг смертных, ангел наш хранитель,
Кто вознесет Тебе алтарь?
Когда Петрополь восхищенный
Вновь узрит образ Твой священный (…)
Высокой доблести послушный,
Парижу Александр речет: (…)
Не грозный глас правдивой мести,
Меня привел на Юг долг чести,
От уз Европу свободить,
Враг безначалия, тиранства,
Пришел я чин устроить царства
И вашим другом вечно быть.
Пришел священные законы
В их перву лепоту облечь;
Царей гонимых взвесть на троны
И сокрушить гордыни меч.
Пришел кровавыми путями,
Европы с храбрыми сынами
Сразить величия призрак,
И ту железную десницу,
Что превращала мир в темницу,
Ничтожества низвергнуть в мрак.
Небесный исполнитель власти
За казнь невинного и кровь,
Зря претерпенные напасти,
Пришел к вам водворить любовь. (…)
Благословенный сын Марии
Средь грозных бурь не трепетал,
Он дух и мужество России,
Любовь к себе он твердо знал;
Его деяния высоки
Слез нежных исторгают токи,
Влекут к Спасителю сердца,
Всех смертных чувства им пленены,
В нем зрят народы побеждены
Царя, Героя и Отца^{500}

!

В унисон с подобной литературой, не перестававшей петь хвалу государю, в конце 1814 года сановники предложили царю увековечить его воинские подвиги как в городском пространстве, так и в коллективной памяти. Но Александр отверг оба предложения: поскольку его победу обеспечил не он сам, а вмешательство Господа, единственный способ ее праздновать — молитва, обращенная к Богу. Спустя короткое время после этого визита он написал губернатору Петербурга, приказав ему отменить все празднества, предусмотренные в честь его скорого возвращения: не стоит радоваться пролитию русской крови в тяжелых испытаниях. (13) 25 июля, вернувшись в Петербург, он немедленно направился в Казанский собор, чтобы воздать хвалу Господу, причем очень скромно, без фанфар или внушительного кортежа.

Пребывание Александра на русской земле длилось недолго: спустя два месяца (31 августа) 12 сентября царь вновь двинулся в путь, на сей раз в Вену: он желал лично участвовать в конгрессе, которому предстояло переделать всю карту Европы^{501}. С точки зрения Александра I, это был момент истины, когда России предстояло сыграть роль в судьбах старого континента. Но этот интерес к общеевропейскому будущему не мог отвлечь его от французских дел, которые нравились ему меньше и меньше.

В начале июня, сразу после отбытия Александра I из Парижа, Талейран написал ему очень длинное письмо, в котором выражал ему признательность за оказанную поддержку, а также «успокаивал» его по поводу эволюции режима. Этот документ чрезвычайно интересен: помимо того, что князь Беневентский произнес пламенную речь в защиту монархии, опирающуюся на весьма оригинальное представление Франции и французов, его слова, помимо обычной лести, показывают исключительные отношения, сложившиеся между Александром и Талейраном, разделявшими либеральные идеалы. До нас дошли две, несколько отличные версии. Одна, опубликованная, фигурирует в письмах и бумагах канцлера Нессельроде^{502} и датируется 13 июня 1814 года; другая, рукописная, приобретенная Французским дипломатическим архивом в 1975 году и датированная 1 июня 1814 года, представляет собой черновик письма, скопированный писарем, с двумя поправками рукой Талейрана. Мы решили придерживаться именно этой версии, хотя датировка письма вызывает сомнения: поскольку Александр покинул Париж только 2-го числа, письмо было написано не раньше этого дня: