1881

И не надо. Михаил Тариелович прав: не нужно тяготиться бессонницей. Она благо зрелого возраста. А для нас с тобой – вдвойне. Ночь – единственное время, когда никто тебя не мучает и мы можем просто побыть вдвоем. Это наше, только наше время. Мы посидим рядом. Поговорим или просто помолчим. Хочешь, я тебе почитаю? Я буду твой кот ученый. «И там я был, и мед я пил; у моря видел дуб зеленый; под ним сидел, и кот ученый свои мне сказки говорил». А хочешь, я сыграю твой любимый ноктюрн?

ЦАРЬ (смотрит в окно)

Ноктюрн… Какая метель. Последняя ночь зимы. Завтра уже весна, а метет, будто на Рождество.

Юрьевская встает рядом, кладет ему голову на плечо.

ЮРЬЕВСКАЯ

Да, давай лучше смотреть в окно. Знаешь, я так и не полюбила эти пышные комнаты с высокими потолками. Насколько милее было в нашем славном особнячке, нашем тихом убежище, где никто, никто тебе не докучал. Ты приезжал ко мне спрятаться от большого мира. И нам было так хорошо, спокойно. Нас мучила только ложь, необходимость скрываться и притворяться… Сейчас, конечно, лучше, но если б было возможно соединить то и это! Прятаться от всех, только когда нам этого захочется… Знаешь, мне тут приснилось, будто я – черепаха. Затаилась в своем панцире, как в маленьком домике. Мне покойно, уютно и совсем, совсем нестрашно. А наяву я всё время чего-то боюсь…

ЦАРЬ

Черепаха в панцире это прекрасно. А вот мне, когда наконец забудусь, снится какая-то тревожная пакость. Прошлой ночью видел во сне бал.

ЮРЬЕВСКАЯ

Бал? Но это очень хороший сон.

ЦАРЬ

Совсем нехороший. Какая-то мертвенная музыка. (Звучит мелодия ДвЧ.) Вижу даму в черном плаще, со спины. Окликаю ее. Она оборачивается, а лицо белое, будто мел. И глаза, словно две черные ямы…

ЮРЬЕВСКАЯ

Ты очень устал. Но я сыграю тебе ноктюрн, все тревоги отступят, ты уснешь и будешь видеть прекрасные сны.

Садится к пианино, играет спокойную, умиротворяющую мелодию.

Свет медленно гаснет. Одновременно начинает освещаться первый ярус. Клавишную музыку вытесняет другая – мелодичное мычание, пение без слов.

В Аничковом дворце.

Цесаревич и его жена Минни

Апартаменты наследника выглядят совсем иначе, чем царские. Потолок невысок, свет приглушен, атмосфера уюта. Наследник и его жена сидят вдвоем при свечах после ужина. Он очень большой, она миниатюрная. Оба одеты в домашнее.

Александр и Минни

МИННИ

А теперь то ше, но зо зловами.[9]

На два голоса, очень музыкально поют по-немецки «Heimatland» из «Adelaide Liedertafel»

МИННИ (прерывается, прыскает)

Вдруг вспомнила… Когда я узнала, что мне зуждено выйти самуш за русского, я стала готовиться. Мне сказали, главный русский поэт Пушкин, нужно обязательно читать «Евгений Онегин». Я читала. Учила наизусть «Зон Татьяны». Как она попадает к медведю.

Упала в знег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет…

Ах, тумала: вот моя зудьба! Очень себя шалела. Думала ли я, что шить с медведем так хорошо?

ЦЕСАРЕВИЧ

То я у тебя бульдог, то я бегемот, теперь вот медведь. Я читал в научном журнале. Это психиатрическое заболевание. Называется «зоофилия». Вам надобно лечиться, сударыня.

Смеются.

ЦЕСАРЕВИЧ

Теперь моя очередь выбирать. Поем русское. Выучила «Херувимскую»?

МИННИ

Злова трудные. Но у меня есть жпаргалка.

Поют «Херувимскую» Львова.

МИННИ (остановившись на середине музыкальной фразы)

Снаешь, чего я больше всего боюсь?

ЦЕСАРЕВИЧ

Полагаю, того же, чего я. Что это однажды закончится.

МИННИ

Да! Что к тебе придут и скажут: «Ваше вызочество, вы теперь ваше величество». И всему этому (показывает вокруг) конец.

ЦЕСАРЕВИЧ

Что хорониться раньше смерти? На всё воля Божья. (Запевает звучным, красивым голосом.) «Яко да Царя всех подымем…»

Минни подхватывает. Свет гаснет, занавес закрывается. Пение продолжает звучать: «…ангельскими невидимо дориносима чинми. Аллилуийя, аллилуйя, аллилуйя…»

IV. Воля божья

Екатерининский канал