Правящим элитам Франции, которые вот уже сорок лет вкладывают все свои силы и ресурсы республики в проект единой валюты, который сегодня ускользает из-под их контроля, чрезвычайно трудно признать, что они завели нас в тупик. Они приравняли успех плохо просчитанного (если судить по деиндустриализации Франции) европейского проекта к национальным интересам страны. Ганс Дитрих Геншер, который тогда был министром иностранных дел ФРГ, рассказывает, что Франсуа Миттеран 29 ноября 1989 г. в своем кабинете в Елисейском дворце сказал ему: «По какому пути хочет пойти Германия? По старым дорожкам, приводившим ее к мечтам о том, чтобы из центра Европы властвовать над континентом? Или по европейскому пути, по которому до сих пор шла Федеративная республика? Если вы выберете старые дорожки, мы не станем противиться германскому объединению, потому что его час пришел. Однако вы возвратитесь к ушедшим временам альянсов»[150]
. Идея единой валюты была экономической ересью и вдобавок, родившись в ответ на объединение Германии, притупила бдительность тех, кто должен был, насколько возможно, поддерживать изначальный паритет между Францией и Германией в интересах всей Европы. Следовало бы вернуть себе поле маневра, которым страна располагала до 1983 г., и призвать сограждан к сплочению. Вместо этого мы еще глубже засунули голову в капкан.Ответственность французских правящих классов
После 1974 г. французские лидеры явно смотрят на вещи через розовые очки. Они упустили из виду, что для развития Европы необходим баланс сил. Они не заметили впечатляющих талантов немецкого народа и его фантастического упорства, которое позволило Германии выбраться из той трясины, в которую ее загнали безумства нацистов, а также помогло ей восстановить свою экономическую мощь и превратиться в сильнейшую демократию в Европе. Большинство наших лидеров просто не осознали, что Европа, хотя и была нужна всем, в первую очередь требовалась Германии, стремившейся добиться объединения. Они недооценили преимущества, которые наш великий сосед получил, вновь став центром Европы, и его успехи в преодолении трудностей, связанных с интеграцией новых восточных земель. Они не воздали должное трудовым и организационным качествам немецкого народа и его умению «играть в команде». Из-за этого они с типично французским легкомыслием переоценили те преимущества, которые Франции все еще дарует ее история. Они не смогли на основе республиканской модели создать долгосрочный, амбициозный и непротиворечивый проект, который требуется Франции, чтобы утвердить свою роль в Европе (в интересах всех европейских стран) бок о бок с Германией, а не у нее в хвосте.
За редчайшими исключениями все французские лидеры в 1992 г. поддержали введение единой валюты. Хотя с тех пор прошло больше двадцати лет, они так и не поняли, в чем состоял изначальный изъян этого проекта. Никто из них не предложил ни одного серьезного исследования условий, при которых валютная зона, весьма далекая от «оптимальности», могла оказаться успешной. До недавнего времени – пока Франсуа Олланд и Жан-Марк Эро не поддержали предложения, сформулированные в докладе Галлуа, – они не желали понять, что каждой стране внутри еврозоны (и французская экономика тут, конечно, не исключение) требуется восстановить свою конкурентоспособность. После того как в 1990 г. объединение Германии полностью изменило баланс сил в Европе, оправдать их стало еще сложнее. Вместо того чтобы уяснить, насколько вызовы, стоящие перед Францией, если она стремится сохранить свою роль в Европе, станут более грозными, они предались сладким мечтам и самоуспокоению. Нежданный плод Маастрихтского договора, единая валюта, словно золотое руно, некогда добытое Ясоном, по их убеждению, освободила Францию от напряжения сил, которое требовалось, чтобы придать импульс нашей промышленности и выстоять в конкурентной борьбе с другими странами, в том числе с нашим могущественным соседом. Я помню, как высокие чиновники в частных беседах уверяли, что после введения единой валюты торговый дефицит Франции не будет иметь никакого значения!
Если говорить кратко, наши лидеры просто не поняли, как изменился мир. Когда в начале 2000-х гг. экономический рост помог сбалансировать государственные финансы, тогдашний президент республики публично заговорил о «заначке», которую правительство тотчас же поспешило распределить. Когда в 2003 г. канцлер Германии Шрёдер принялся сокращать зарплаты и социальные расходы, французские власти никак не отреагировали и не приняли меры, чтобы сохранить конкурентоспособность своей страны.