1914–2014. Европа выходит из истории?

Однако не утратили ли наши политики связь с реальностью еще до введения единой валюты? Фактически отказавшись в 1983 г. от своей монетарной независимости, французские власти фактически встали на буксир марки, не желая слышать о том, что завышенный курс валюты неизбежно подорвет промышленную конкурентоспособность Франции, которая производит гораздо меньше товаров с высокой добавленной стоимостью и вдобавок еще не наверстала промышленное отставание от соседки, наметившееся сто лет назад. Они не поняли, что привязка франка к марке после объединения Германии приведет к взлету процентной ставки и резкому росту государственного долга (на 32 пункта ВВП с 1991 по 1998 г.). Охваченные царившими тогда настроениями, наши лидеры принесли промышленную политику на алтарь «политики конкуренции», отданной на откуп Европейской комиссии. Наконец, по неведению или из конформизма они – задолго до Маастрихтского договора – отказались от единственного орудия, которое у них еще оставалось: валютной политики.

Роль валютного фактора и его влияние на нашу конкурентоспособность на внешних рынках привыкли недооценивать. В частности, показательно, как после 2002 г. по ходу ревальвации евро по отношению к доллару дефицит нашего внешнеторгового баланса лишь нарастал. Если эти факты с таким упорством продолжают замалчивать, значит, за культом сильной валюты скрываются могущественные интересы владельцев финансовых активов и «Большой двойки». Под предлогом верности Европе наши элиты отказались разыгрывать козыри, которые все еще остаются у Франции: ее демографию, которая требовала более мощного роста экономики, и все еще сохраняющиеся инструменты «государства-стратега», которые они позволили демонтировать. Они смирились с новым отставанием Франции, которое с начала 2000-х гг. особенно на фоне Германии стало как никогда явным. В том, что касается стагнации нашей промышленности и исхода накоплений, нынешнее отставание не может не напоминать его предыдущий раунд (1875–1914).

Такой нарастающий дисбаланс истощает Европу – и это несмотря на то, что для наших лидеров она вот уже как сорок лет превратилась в любимое детище. Бессмысленно, как это слишком часто делает оппозиция, явно страдающая пситтацизмом[151], винить в этом нынешнего президента. Эти ошибки разделяет почти весь наш политический класс и чуть ли не все власть имущие, как левые, так и правые, правившие страной последние сорок лет. Вместо того чтобы задуматься об ошибках, которые они унаследовали от предшественников, а порой совершили сами, и тем самым попытаться найти путь к обновлению, они перекидывают друг другу мяч и обрекают политическую дискуссию на прискорбный провинциализм.

* * *

Вина лежит не только на политическом классе. Медийные элиты тоже несут свою долю ответственности.

Французский национальный мазохизм ярко виден по заглавию короткого эссе Арно Лепармантье «Эти французы, могильщики евро»[152]. Я, само собой, ничего не имею против г-на Лепармантье. Он вовсе не самый бесталанный в своей профессии, скорее, наоборот. Однако его памфлет, написанный на скорую руку, в том, что касается евро, показался мне просто каталогом модных сегодня идей. По его мнению, все началось с Николя Саркози, который виновен в том, что 18 октября 2010 г. поддержал требование Ангелы Меркель, чтобы банки приняли участие в спасении Греции, и тем самым распространил недоверие к финансовым рынкам на всю еврозону. Дело не в том, что я хочу любой ценой защитить Саркози, просто я давно взял за принцип критиковать его политику, а не персону. Здесь Лепармантье, думаю, сам того не понимая, выбирает, на чьей он стороне, и это сторона банкиров. Вот почему он не упоминает первый план спасения Греции от 10 мая 2010 г., где эта задача была целиком возложена на государства. Из его текста следует, что именно Меркель отказалась активней вовлекать немецкие бюджетные средства и захотела переложить часть расходов на банки. Можем ли мы сказать, что эта проблема сводится к Греции и что Франция из любви к земле богов и философов сама ее создала? Лепармантье вынужден признать, что после 2003 г. большинство стран Европы на фоне Германии оказались неконкурентоспособны.

Упоминает ли он хоть раз об ответственности Германии за то, что после 2003 г. восторжествовала нескоординированная политика гиперконкуренции, которая способствовала разбалансированию еврозоны? Конечно, нет! Вы у него не найдете ни слова о достижениях и сильных сторонах Франции: авиационно-космической индустрии, оборонной промышленности, ядерных технологиях, продовольственном секторе, кино, франкофонии, транспорте, городских службах, семейной политике и высокой рождаемости, высоком уровне социальной защиты и т. д.