1914 год. Начало

26 июля австрийский пограничный наряд обстрелял баржу с сербскими резервистами на пограничной реке Саве⁷⁸. Пограничникам показалось, что баржа шла слишком близко к их берегу. На этот раз обошлось без жертв, но 27 июля граф Л. фон Бертхольд заявил об обстреле австро-венгерской территории и о том, что Сербия начала враждебные против его страны действия⁷⁹. С 13 (26) июля заседания Совета министров России стали ежедневными: узнав о том, что на Дунае прозвучали первые выстрелы, правительство приняло решение не признавать право Вены трактовать случившееся в качестве повода к войне и рекомендовать продолжение переговоров для улаживания конфликта⁸⁰.

До этого момента о войне в России еще почти никто не думал, но уже 13 (26) июля собственный корреспондент «Голоса Москвы» сообщал из Петербурга: «В Министерстве иностранных дел не замечается уже того оптимистического настроения, которое проскальзывало вчера здесь. Сознают, что мы накануне крупных событий»⁸¹. В правительстве и среди общественности столицы австро-сербский дипломатический конфликт поначалу не вызвал тревоги: «Балканская неразбериха давно приелась, и происходившие события и споры воспринимались как очередная шумиха венской дипломатии. Вера в мир и во всеобщее к нему стремление была непоколебимою»⁸². В русской провинции сараевское убийство также было почти незамечено: шли сельскохозяйственные работы, в северо-западных губерниях (Тверской, Новгородской, Санкт-Петербургской, Архангельской) горели торфяники, огнем было охвачено около 63 тыс. десятин леса, убытки превысили 100 тыс. рублей⁸³. Эти пожары и покушение на Г Распутина⁸⁴ привлекали больше внимания, чем тлеющие уже несколько лет Балканы⁸⁵.

Тем неожиданнее для всей страны стало объявление в округах европейской ее части (за исключением Кавказа) «подготовительного к войне периода». Оно последовало 13 (26) июля 1914 г., через два дня после того, как в Австро-Венгрии начался призыв запасных⁸⁶. До этого жизнь в гарнизонах шла по обычному размеренному распорядку. Еще днем 13 (26) июля в находившейся на границе с Восточной Пруссией крепости Осовец устраивали просмотр кинематографа для солдат и офицеров, а в семь часов вечера ее комендант получил приказ о переводе на военное положение, и уже к полночи батареи были готовы к бою⁸⁷. В пограничных округах, например в Царстве Польском, были предприняты меры по эвакуации семейств офицеров в глубь русской территории⁸⁸. После этого неизбежность войны стала более или менее очевидной, во всяком случае для столичного гарнизона.

«В полк прибыли вновь произведенные 12 июля офицеры, – вспоминал офицер лейб-гвардии 3-го стрелкового полка, стоявшего в Петербурге. – Мобилизационное расписание было проверено. Цейхгаузы были пересмотрены. Политические события и международные сношения, логически развиваясь, вели к войне. Мы, офицеры, из чувства национальной гордости желали этой войны и следили с волнением за ее приближением. Воспитанные в сознании силы России, зная, какими людьми мы командуем, мы верили в победу»⁸⁹. Забастовки резко пошли на убыль. В Москве к 12 (25) июля они практически закончились. В этот же день на спад пошла забастовка в Петербурге, зато появились первые демонстрации солидарности с Сербией⁹⁰.

28 июля Австрия объявила войну Сербии: «Так как королевское сербское правительство не ответило удовлетворительным образом на ноту, переданную ему австро-венгерским посланником в Белграде 10 (23) июля 1914 г., императорское и королевское правительство вынуждено само выступить на защиту своих прав и интересов и обратиться с этой целью к силе оружия. Австро-Венгрия считает себя с настоящего момента на положении войны с Сербией»⁹¹. Поскольку прямая связь между Веной и Белградом была прервана, сербское правительство известили об этом решении по телеграфу через Бухарест. Почти сразу же после этого Л. фон Бертхольд признал, что информация о нападениях сербских войск на пограничные австрийские территории не подтвердилась, но это уже не имело значения⁹².

В тот же день Франц-Иосиф подписал манифест к своим подданным, в котором извещал их о начале войны против Сербии. Он заканчивался следующими словами: «В этот серьезный час я отдаю себе полный отчет во всем значении моего решения и моей ответственности перед Всемогущим; мною все взвешено и обдумано и со спокойной совестью я вступаю на путь, который мне указывает мой долг. Я уповаю на свои народы, которые в течение всех бурь всегда согласно и верно толпились вокруг моего престола и которые за честь, величие и мощь своего отечества готовы принести самые тяжелые жертвы. Я уповаю на храбрую и преисполненную самоотверженного воодушевления военную мощь Австро-Венгрии и уповаю также на Всемогущего, что Он даст моему оружию победу»⁹³.