1914 год. Начало

Морской частью заведовал контр-адмирал Д. В. Ненюков, дипломатической – князь Н. А. Кудашев, гражданской – князь Н. Л. Оболенский⁴⁴. Первоначально дипломатическая часть была поручена Н. А. Базили – вицедиректору канцелярии министра иностранных дел, ловкому и честолюбивому молодому чиновнику, составлявшему до войны так называемые «царские пакеты», то есть ежедневные сводки из донесений русских дипломатических представителей за рубежом, которые представлялись на высочайшее имя. Но он не сработался с главковерхом и великий князь вскоре распорядился «убрать этого левантийца»⁴⁵. Н. Л. Оболенскому надлежало заниматься управлением оккупированных территорий, и он был назначен при условии подчинения начальнику штаба Ставки. Николай Николаевич опасался слишком большой самостоятельности чиновника, занимавшего этот пост, памятуя о конфликте своего отца с князем В. А. Черкасским в Освободительную войну 1877–1878 гг. Позже он был заменен М. Н. Черняевым, кандидатуру которого поддерживал И. Л. Горемыкин. Н. Л. Оболенский был назначен помощником варшавского генерал-губернатора с целью проведения политики, направленной на сближение с поляками⁴⁶. У главнокомандующего было шесть адъютантов, четыре полковника, ротмистр и поручик.

В Ставке находились военные представители союзников. Францию представлял генерал-майор маркиз В. де Лагиш, пользовавшийся большим уважением среди русских военных, хорошо знавший австро-венгерскую и германскую армию (незадолго перед войной он был французским военным атташе в Германии)⁴⁷. Его положение при дворе и в Ставке было весьма хорошим, но в Париже и Петрограде у него хватало и противников, поэтому позже, в конце 1915 г., его сменил генерал П. По⁴⁸. Великобританию до приезда генерал-майора Дж. Генбери-Вилльямса представлял военный атташе в России полковник А. Нокс, Бельгию – генерал-майор барон Л. Риккель, Сербию – полковник Б. Лонткиевич, выпускник Николаевской академии (выпуск 1899 г.)⁴⁹, Черногорию – генерал М. Мартинович. «Представители военных миссий при Ставке жили внешне спокойно и держались корректно, – вспоминал А. А. Самойло. – С ними у нас было мало общения. Настроение у них было оптимистическое: они не сомневались в окончательной победе своих стран»⁵⁰.

Великий князь никогда не работал по ночам. Он вставал в девять утра, умывшись, разговаривал со своим доктором, просматривал письма и телеграммы за ночь, которые приносил дежурный адъютант. После этого главнокомандующий пил чай, чинам Свиты чай подавался в вагоне-столовой в девять утра. Ввиду его высокого роста на верхней перекладине дверной рамы вагона был прикреплен лист белой бумаги, чтобы обратить внимание Николая Николаевича на необходимость наклонить голову⁵¹. В зависимости от экстренности дела до или после чая являлся с докладом Н. Н. Янушкевич. В десять утра они вместе шли в железнодорожный домик, где размещалось управление генерал-квартирмейстера, и заслушивали доклад Ю. Н. Данилова. Чины штаба должны были являться к завтраку в 12 часов и к обеду в 19 часов 30 минут⁵². Рассаживались в строгом порядке за небольшие столики по четыре человека, за первым слева сидел великий князь с Дж. Генбери-Вилльямсом, маркизом В. де Лагишем и Л. Риккелем⁵³. Завтрак состоял из двух, а обед из трех блюд, также на столе всегда было спиртное: водка, коньяк, вино⁵⁴. Если на фронте дела шли хорошо, то главнокомандующий шутил, а если плохо – хмурился и молчал, и тогда молчали все. «В тяжелые же периоды самсоновской катастрофы или отступления из Галиции приглашения к столу великого князя прекратились»⁵⁵.

После завтрака Николай Николаевич обязательно отдыхал, он почти не покидал своего вагона, лишь иногда по утрам совершал прогулку на автомобиле или верхом по окрестностям, а по воскресеньям ездил на службу в местную бригадную церковь⁵⁶. Она находилась в центре железнодорожного городка и была посвящена имени небесного покровителя великого князя – Св. Николая (Кочана) Христа ради Юродивого Новгородского Чудотворца. Злые языки поговаривали, что именно этой церкви, с весьма редким посвящением, Барановичи были обязаны выбором главковерха, не лишенного налета мистицизма. Последнее чувство, однако, не помешало ему в конце 1914 г. приказать протопресвитеру, чтобы церковный хор выучил несколько арий из «Князя Игоря».

В 16 часов снова был перерыв на чай, во время которого великий князь любил побеседовать с кем-либо, и, наконец, в 21 час 30 минут подавали вечерний чай. Долгое время в Ставку не допускались родные и жены, и они, приезжая ненадолго, старались не попадаться на глаза великому князю и жили «в плохонькой гостинице местечка Барановичи».