1915 год. Апогей

Заседание суда состоялось 18 (31) марта и шло около 10 часов. Ни защиты у обвиняемого, ни внятных доказательств его вины в измене и шпионаже не было¹⁰. Из 10 привлеченных для дачи показаний свидетелей на суд были приглашены только четверо, остальные не вызывались «за дальностью расстояния»¹¹. В число последних вошел и находившийся тогда в Петрограде основной свидетель обвинения Я. П. Кулаковский¹². Более того, именно 14 (27) марта по предварительному соглашению со штабом главковерха было принято решение выслать его в Симбирск для продолжения службы в 96-м пехотном запасном батальоне. 9 (22) апреля Я. П. Кулаковский выехал под наблюдением двух филеров, а по приезде за ним был установлен негласный надзор жандармерии. В конце мая он был переведен на службу в Кавказскую армию¹³.

Хотя с доказательствами в шпионаже следствие не отличилось, ему все же повезло по части обвинения в мародерстве. На квартире у С. Н. Мясоедова после ареста были найдены две терракотовые статуэтки, которые, по его признанию (!), он подобрал в заброшенном доме в Восточной Пруссии¹⁴. Кроме того, на допросе 15 (28) марта он признался, что из усадьбы, которая потом была сожжена, он взял оленьи рога, словарь, стул и стол, а также пару портретов. Объяснил он это тем, что «вообще практиковался способ бранья оставленных вещей»¹⁵. Вызванный свидетелем в суд подполковник Б. И. Бучинский позже заметил: «По этому второму пункту можно было бы казнить всех офицеров и солдат наших армий, входивших в пределы Пруссии и Австрии»¹⁶.

Даже безусловный сторонник Верховного главнокомандующего великий князь Андрей Владимирович, не сомневавшийся в вине осужденного и сразу же повешенного офицера, вынужден был отметить в своем дневнике: «К сожалению, ни следствием, ни судом новых фактов, освещающих это дело, установлено не было. Даже факт сообщения сведений неприятелю остался лишь в гипотезе, правда, почти несомненной, но лишь гипотезой. Она основана на косвенных уликах»¹⁷. Недоказанной вину С. Н. Мясоедова считал и ближайший сотрудник Верховного, его генерал-квартирмейстер генерал Ю. Н. Данилов¹⁸. Впрочем, при тщательной организации процесса характер улик и доказательств никого не интересовал. Обвиняемый заранее был выбран в качестве ответственного за все ошибки высшего генералитета. Формулировка доказательств обвинения в приговоре была столь туманна, что ее не поняли некоторые присутствующие¹⁹.

Тем не менее подсудимого признали виновным в том, что еще до войны, но неизвестно, когда именно, он передал неуказанные сведения неизвестным агентам, а во время войны собирал информацию о расположении русских частей и занимался мародерством²⁰. Не удивительно, что сам С. Н. Мясоедов так и не понял, в чем, собственно, его обвиняют, и явно считал себя жертвой ошибки следствия. Приговор – смертная казнь через повешение – вызвал у него сильнейший шок, приведший к потере сознания. Жандармы привели его в чувство, и он стал просить разрешения отправить телеграмму на высочайшее имя и попрощаться с матерью. В ответ судьи сразу же поинтересовались у охраны, готова ли рубашка, в которой обычно направляли к виселице преступников²¹.

Еще до вынесения вердикта судьи получили телеграмму М. Д. Бонч-Бруевича, который требовал сообщить результаты для доклада главнокомандующему. Генерала заверили, что С. Н. Мясоедов будет повешен через два часа после вынесения смертного приговора²². Отведенный в камеру осужденный успел написать текст телеграмм к матери и дочери, в которых умолял обратиться к В. А. Сухомлинову и императору с просьбами о помиловании, а потом попросился в туалет, где разбил свое пенсне и нанес осколками стекла три раны на шее и одну на левой руке²³. Было ли это попыткой затянуть время, чтобы получить возможность пересмотра дела, или следствием шока – осужденному это не помогло. Врач обработал и перевязал раны, и в ночь на 19 марта (1 апреля) С. Н. Мясоедов был повешен²⁴. Казнь состоялась еще до официальной конфирмации приговора главковерхом²⁵. Прокурор В. Г Орлов взял шашку С. Н. Мясоедова на память и носил ее потом в качестве талисмана на счастье²⁶.

19 марта (1 апреля) Н. Н. Янушкевич сообщил В. А. Сухомлинову о том, что С. Н. Мясоедов казнен и что в ближайшее время последует официальное оглашение результатов суда. От себя он добавил, что передача дела в военно-полевой суд из гражданского послужит гарантией защиты от вмешательства общественности и Думы, результатом которых могла бы стать дискредитация тех лиц, которые когда-то были связаны с казненным. «Надеюсь, – заметил начальник штаба главковерха, – что все вздохнут свободнее теперь, что кара настигла виновного»²⁷. Казалось, для таких надежд были все основания, поскольку мертвый осужденный уже не мог потребовать и добиться пересмотра своего дела, однако легче от этого В. А. Сухомлинову не стало.