_1916_

— Присаживайтесь, господин Красницкий, разговор у нас с вами будет долгий, я надеюсь, — Парвус жестом пригласил гостя сесть, — Владимир Александрович, я много слышал о вас. Посетил даже ваше выступление в цирке Чинизелли. Вы талантливы, я бы сказал, что вы — чертовски талантливы! Вы достойны того, чтобы играть Гамлета на сцене Шекспировского театра “Глобус”, а обретаетесь, простите великодушно, в заметённой снегом России. Вы ведь англофил, не так ли, господин Красницкий? Вы имели постоянный и высокооплачиваемый ангажемент в Лондоне. Более того, вы не любите Россию, не правда ли?

— Господин Парвус, извольте объяснить мне зачем я вам понадобился? Если лишь для того, чтобы рассказать мне, как я “чертовски талантлив”, то простите, и позвольте откланяться! “Тайм из мани!”, как говорят англичане!

— Не гоношитесь, Красницкий! — Парвус резко осадил собеседника, — именно о “мани”, столь любимой вами “энергетической субстанции, проявленной в банкнотах и монетах”, мы и поговорим. Но прежде давайте поедим, Владимир Александрович. Тимофей Кузьмич! Угощаем знаменитого артиста! Сказывай, чем кормить будешь?

III

…Кузьмич посетовал на “скудость, вызванную военными действиями на фронтах” и предложил гостям на первое; тестовскую селянку — с осетриной и стерлядкой, уточнив, что стерлядка, само собой, — “как золото желтая, нагулянная стерлядка, мочаловская!”. Заедать селянку полагалось исключительно “расстегайчиками с налимьей печенкой”, а иначе: Профанация-с! — щегольнул Кузьмич иностранным словом, которое услышал, видимо, от репортёров “Петроградских Ведомостей” часто посещавших “Копенгаген”.

— А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное!

Парвус выругался про себя, — “скудость, вызванную военными действиями”! Страна непуганных идиотов! Нихрена вы не знаете и дай Бог и не узнает про то, какая она может быть — настоящая “скудость”.

Поглощая “скудную военную пищу” собеседники большей частью молчали, лишь иногда обмениваясь короткими замечаниями по поводу отменных вкусовых качеств того или иного блюда.

После обеда Парвус заказал кофе и ликёры. Красницкий от ликёра отказался, заметив, что он бы с удовольствием выпил стаканчик доброго шотландского скотча, который запрещён в Российской Империи по “патриотическим соображениям-с”. Актёр так мастерски спародировал питерский просторечный говор, что Парвусу на миг показалось, что напротив его сидит совершенной другой человек.

— Господин Парвус, согласитесь же, что это сущий бред и нелепица! Заставь дурака Богу молиться! Какое может иметь отношение виски к любви к Отечеству? Сегодня пьёшь джин и виски — завтра скажут: Родину продал! — горячился Красницкий.

— Парвус рассмеялся, — да вы, батенька, изволите афоризмами изъяснятся. Хоть бери и записывай.

— Да какие афоризмы, господин Парвус! Идиотизм! Если за невзначай сказанное по-английски слово можно оказаться в кутузке, то это — идиотизм, а не патриотизм! Ведь никто же не запрещал “Войну и Мир”, графа Толстого, которая, едва ли, не на четверть на “вражеском наречии” написана. Или то не французы Москву сожгли?

— Москву разграбила чернь, а спалил её полоумный губернатор Растопчин, — заметил Парвус, раскуривая тонкую филиппинскую сигару, — хочу заметить, Владимир Александрович, что можно быть отменным патриотом, сражаться с врагом и в то же время потреблять его “культурный продукт”. У меня в Германии есть приятель, командир подводной лодки, корветтен-капитан Кайзерлихмарине — Отто фон Штирлиц. Перед каждой торпедной атакой на британское судно, он заводит граммофон с пластинкой “Долог путь до Типперери”. Однако, летс ритёрн ту аур шип. Вот видите, господин Красницкий, никто меня не хватает и не тащит в страшные казематы. Вы значительно преувеличиваете ужасы “царской деспотии”, мой друг! Кстати, не вы ли, господин Красницкий, гастролируя этим летом в городке Юрмала, что в Лифляндской губернии, назвали Российскую Империю — “жёлтобилетной девкой”?

— Ах, вот оно что!— сразу севшим голосом произнёс Красницкий, — вы из Охранки?

Парвус с удивлением посмотрел на Красницкого:

— С какого такого бодуна, простите ради Бога, вы так решили? Да стал бы я угощать вас мочаловской белорыбицей и щербатовской телятиной, будь я из, как вы выражаетесь: “Охранки”? Господа, отличающиеся старомодными усами, котелками и пальто горохового цвета, будь за вами что-то действительно, не то, чтобы даже противозаконное, а лишь предосудительное, давно бы вас препроводили куда следует.

— А меня уже и препровождали, — мрачно заметил Красницкий.