1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Крайне редко среди русских дипломатов звучали трезвые голоса. Лучше всех понимал необходимость признания независимости Финляндии посол России в Лондоне К. Д. Набоков, который хорошо знал настроения в Лондоне и понимал, что Финляндия уже является независимой, и от признания или непризнания этого факта Россией ничего не изменится, а выгода может быть колоссальной. 14 февраля 1919 г. Набоков телеграфировал Сукину: «Ввиду того, что мирная конференция будет настаивать на независимости Финляндии, считаю, что настал момент России принять инициативу <…> теперешнее правительство Финляндии для нас наиболее благоприятно. Личные мои сношения со здешними финляндскими представителями устанавливают, что они крайне дорожат признанием нами их новорожденной независимости и что было бы близоруко не использовать этого настроения»[646]. Но Колчак был непоколебим, и на телеграмме Набокова есть его резолюция: «Правительство не считает себя вправе при настоящих условиях решать этот вопрос, отложив его до Национального собрания, но оно считает необходимым поддерживать с Финляндией самые дружественные отношения»[647]. 17 февраля Набоков вновь писал Сукину: «Убедительно прошу Вас проникнуться сознанием, что независимость последней (Финляндии. –Л. П.) есть совершившийся факт. Державы Согласия рано и поздно признают ее, и нет никаких оснований думать, что они серьезно будут считаться с тем или иным отношением к этому русского правительства, которое они сами не решаются еще признать»[648].

Одним из наиболее решительных противников немедленного признания независимости Финляндии был бывший министр иностранных дел царской России С. Д. Сазонов. Представитель великой империи никак не мог смириться с ролью жалкого просителя никем не признанной власти. Он искренне считал, что «проклятые чухонцы» должны быть крайне благодарны, что им милостиво позволили участвовать в освобождении Петрограда, а не требовать за это признания какой-то мифической независимости. Но даже Сазонов, будучи опытным дипломатом и проводя все время в Париже и Лондоне, понимал, что обстоятельства сильно изменились не в пользу России и нужно тщательно избегать конфликта с Финляндией. В письме Сукину от 24 февраля он вынужденно признавал: «Хотя Финляндия не имеет права односторонним актом порвать свою связь с Россией, тем не менее полагаю, что при нынешних обстоятельствах нам следует считаться с создавшимся положением, противодействовать которому мы бессильны. Поэтому, ввиду крайней необходимости дать Юденичу возможность подготовить наступление на Петроград, нужно воздержаться теперь от споров с Финляндией»[649].

Но Колчак оставался непреклонным. Точка зрения Миллера, Юденича, его собственного военного министра А. П. Будберга, даже колебания Сазонова были ему глубоко чужды. Не изменило его точку зрения ни требование союзников о признании Финляндии, ни возможность скорого ухода Маннергейма с поста регента в результате парламентских выборов. Чем больше его преследовали неудачи на фронте, тем более он ужесточал свою позицию. Он соглашался, что: «Движение финляндцев на Петроград признавалось правительством срочно необходимым», но «финляндское правительство же решило, по-видимому, использовать положение, чтобы добиться крупных уступок с нашей стороны. Условия, поставленные Финляндией, признаны нами совершенно неприемлемыми. С другой стороны, нет никакой уверенности, что даже в случае их принятия, Финляндия реально выступит против Петрограда»[650].