1917, или Дни отчаяния

– Она не на пороге, – говорит Терещенко. – Она уже давно в доме. С февраля.

– Не то все это! Не то, Миша! Настоящей революции еще не было. Но она обязательно будет!

– Саша, дорогой! Ну какая еще революция, право?

– Настоящая, – повторяет Блок. – Рабоче-крестьянская, пролетарская…

– Ты это серьезно? Саш, родной, ты-то какое отношение к пролетариату имеешь? Каким краем?

– Причем тут это? – обижается Блок. – Да, я не пролетарского происхождения, но это не значит, что я не могу проникнуться идеей!

– Какой идеей?

– Всеобщего равенства! Братства! Чтобы земля – крестьянам, заводы – рабочим, мир – народам!

– Погоди-ка, – Терещенко откидывается на стуле. – Ты у нас кто? Эсер? Кадет? Дай-ка я угадаю! Мой друг Саша записался в большевики?

– Я никуда не записывался, – злится Блок. – Я никуда не хочу записываться, я поэт, если ты не забыл!

– Я не забыл. А ты?

– И я не забыл! Просто поэт в такое время не может оставаться в стороне от событий! Он должен быть со своим народом!

– И будь! Кто тебе мешает! Ты, наверное, хочешь, чтобы победили немцы?

Блок перестает жевать.

– Ты с ума сошел, Мишель!

– Большевики, дорогой мой поэт, это и есть немцы. У меня и сейчас на руках документы, доказывающие связь Ленина с их Генштабом. Они – это оружие, призванное разрушить Россию.

– Ты врешь! – жестко говорит Блок. – Я лично знаком с Троцким! Он – не немецкий шпион! Он порядочнейший человек! Человек с горячим и большим сердцем!

– Как я помню, – говорит Терещенко, – раньше ты предлагал «всех жидов перевешать», а я тебе говорил обратное. Хоть в одном прогресс есть, ты больше не антисемит.

– А я никогда им и не был! Есть жиды, а есть – евреи, и их не перепутать! Среди большевиков много евреев! Так что это ты, Мишель, антисемит! Что ты хочешь от меня услышать? Заверения в верности? Их не будет! Я тебя люблю по-прежнему, ты мой старый друг, но подумай, чего ты добиваешься? Победы? Любой ценой? А кому принесет пользу эта победа?

– России!

– Вранье! Вранье! Вранье! – Блок стучит кулаком по столу. Прыгают тарелки, опрокидывается рюмка с водкой. – России нужен мир! Да, я ненавижу Англию, люблю Германию и питаю склонность к большевикам! Да, Мишель! Мне нужны были деньги, но когда Гиппиус звала меня в газету Ропщина, я не пошел! Не пошел, потому, что Савинков такой же, как ты! Вы служите английскому империализму, а он должен проиграть! Должен! Наши исконные враги – это англичане! Не немцы, с которыми мы связаны династическими узами, не французы, культура которых – часть нашей культуры! А эти проклятые англичане, убийцы, грабители и милитаристы! Как их только земля носит?!

– Саша! – грустно произносит Терещенко. – Саша… Что ты плетешь?

– Да, Мишель, – говорит Блок. – Многое изменилось. Ты уж извини, но я пью твою водку и должен быть с тобой честным. Зина назвала меня и Борю Бугаева «потерянными детьми», а мы не дети… Мы наконец-то выросли. Мы нынче ходим по ступеням вечности. А в вечности мы все – большевики…

20 октября 1917 года. Петроград. Мариинский дворец

Заседание объединенной комиссии по обороне и иностранным делам Совета Республики.

Выступает военный министр Александр Иванович Верховский – молодой человек лет до тридцати, гладкие волосы зачесаны с аккуратным пробором, на худом скуластом лице очки в тонкой металлической оправе, стриженые усы, скрывающие верхнюю губу.

Его слушают множество людей, среди них и Михаил Терещенко.

– Численность армии на сегодня составляет более 10 миллионов человек. Это огромная армия, товарищи, которую надо кормить, поить и вооружать. У нас нет на это ни денег, ни сил. Причем армия эта большей частью небоеспособна…

Зал гудит недовольно.

– Спокойнее, товарищи, – говорит Верховский, вскидывая острый подбородок. – Я знаю, что правда неприятна, но кто-то должен ее сказать. Анархия и дезертирство нарастают с каждым днем. Это давно уже не армия – это деморализованная большевистской пропагандой толпа, которой невозможно управлять. Это не боевое оружие, а муляж, которым мы пытаемся испугать врага!

Гул становится громче, но Верховский тоже добавляет металла в голос.

– Нам не нужна такая армия, товарищи! Я предлагаю объявить демобилизацию старших возрастов, что сократит численность, но повысит качество вооруженных сил. Одновременно предлагаю создать отдельную группировку, численностью до 150 тысяч человек, для борьбы с дезертирством и погромщиками в тылу и ввести в качестве наказания смертную казнь за эти преступления. Если мы не справимся с разложением в армейских рядах, то погибнет вся страна, как гибнет здоровый организм от воздействия трупного яда…

– И как вы предлагаете победить разложение, товарищ военный министр? – спрашивает один из присутствующих – солидного вида мужчина в летах, с рыжеватой окладистой бородой, в гражданской одежде. – Расстрелами?