1917, или Дни отчаяния

С грохотом крутятся ротационные станки. Работают гильотины. Вяжут в пачки газеты. На передовице под названием «Общее дело» заголовок «Военный министр Верховский просит мира!»

Пачки складывают в пролетки, в кузов небольшого развозного грузовичка.

На улице все еще темно.

21 октября 1917 года. Петроград. Утро

Мальчишки на улицах продают газету.

Пачку газет заносят в Смольный.

Газету читают в казарме.

Мальчишка с газетами забегает в ворота, над которыми написано «Путиловский завод».

21 октября 1917 года. Утро. Зимний Дворец. Кабинет Керенского

Газета «Общее дело» со знакомым заголовком лежит на столе у Александра Федоровича.

Керенский в гневе и ходит по кабинету.

Перед ним – министр внутренних дел Алексей Максимович Никитин.

– Это ж какой сволочью надо быть… – шипит Керенский. – Кто передал текст речи в редакцию?

– Я не знаю, Александр Федорович… – отвечает Никитин.

– А должны знать! Это же со стенограммы писано. Расшифровано и писано!

– Стенограмма на месте.

– В газете были?

– Мои люди и сейчас там, но весь тираж вывезен. Конфисковать нечего.

– И обвинения предъявить некому?

– Некому, Александр Федорович. Ничего не нарушено.

– Да плевать! Время военное. Газету закрыть! Главного редактора арестовать!

– На каком основании?

– На основании моего приказа! – кричит Керенский, срывая голос в хрип. – Этого достаточно?

– Достаточно, Александр Федорович…

– Потом выпустите, – остывает Керенский. – Для острастки подержите до вечера. Газету закрыть немедленно. Выставить охрану в типографии и редакции. Выполняйте, Алексей Максимович.

– Что вы думаете делать с Верховским?

– Ничего. Пойдет в отпуск по состоянию здоровья. Пусть сдает дела генералу Маниковскому. Нам паникеры не нужны.

– А ведь он прав, – говорит Никитин, решившись после недолгой паузы. – Не во всем, но прав. Реальное положение вещей еще хуже, Александр Федорович. И нам обоим это известно.

– Все знают, что дела плохи, – отвечает Керенский, садясь за письменный стол. – И Милюков, и Савинков, и Некрасов. Верховский намедни и с кадетами встречался по этому поводу. Да, он прав в оценке ситуации. Но это не значит, что мы должны поддерживать пораженческие настроения. У нас есть заботы поважнее – большевистский мятеж. Этим надо заниматься, а не сепаратным миром. Разберемся с Лениным и его бандой – наладим дела на фронте. Одно без другого, похоже, у нас не получится. Нет другого выхода, Алексей Максимович. Мы обречены или выиграть, или умереть…

22 октября 1917 года. Петроград. Народный дом на Кронверкском проспекте. Митинг в честь Дня Петросовета

На сцене – Троцкий. Зал переполнен, митинг собрал несколько тысяч человек. В воздухе висит пластами махорочный дым и радостное возбуждение. Люди слушают Троцкого словно завороженные и, надо сказать, не зря.

Он умеет говорить, захватить внимание аудитории, играть ее эмоциями. Этот невысокий человек с металлическим голосом – кумир толпы. Троцкий одет неброско, от американского лоска не осталось и следа. Свитер да черная потертая куртка из кожи на узких плечах. Вокруг шеи – мышиного цвета шарф, темные брюки-галифе заправлены в ладные хромовые сапожки небольшого размера. Шапка черных кудрявых волос, металлические очочки на тонком носу, а за стелами этих очочков – горящие темные глаза, блестящие лихорадкой революции, но без налета безумия, чуть навыкате, умные.

– Товарищи! Для нас всех есть единственная цель и надежда – победа рабоче-крестьянской революции и установление советской власти по всей территории России! Только советская власть способна изменить жизнь рабочего и солдата! Только советская власть даст им путевку в новую счастливую жизнь! И это случится очень скоро, товарищи!

Зал взрывается аплодисментами. Люди свистят, топают ногами, как в цирке после удачного акробатического номера.

Речь Троцкого артистична. Выверенные паузы, завораживающий слушателя интонационный ряд. Он вскидывает руку, и зал замолкает. На неуемных шипят соседи – не мешайте слушать! Троцкий говорит!

И он говорит:

– Для чего вы столько лет мерзли и голодали в окопах? Для того, чтобы буржуи жирели, как вши, на вашей крови? Нет! Так не должно быть! Это не вы должны умирать за них, а они должны служить вам! В этом суть советской власти! У тебя, буржуй, две шубы – отдай одну солдату, которому холодно в окопах! У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома… Твои сапоги нужны рабочему! У нас нет больше царя! Теперь каждый из вас – царь в своей стране! У нас нет больше богатых и бедных! Все в этой стране принадлежит вам!

Зал аплодирует и кричит: «Ура! Да здравствует Троцкий! Да здравствует революция! Браво!».

Снова взлетает вверх рука, и снова зал замолкает.

– Так будем же стоять за рабоче-крестьянское дело до последней капли крови! Кто «за»?

Люди в едином порыве тянут вверх ладони – лес рук.

– Единогласно! – кричит Троцкий. Голос его вибрирует, словно он переполнен счастьем.