1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

По Ленину, когда земли России станут национальной собственностью, происходит и полное изменение структуры власти – Столыпин имеет в виду лишь частичные ее перемены. В итоге же Столыпину и это не удалось. Я имею в виду его замысел постепенного замещения самодержавия абсолютизмом правительства. Правительство Столыпина дирижирует политикой, создает и пересоздает угодные ему политические партии, используя Думу как инструмент против царского окружения.

По модели Ленина, аграрная революция мыслилась и как общенациональная революция, заново объединяющая Россию. Империя превращалась в республику, все составные части которой находятся наравне по отношению к собственности и к власти. Для Столыпина же абсолютным условием было, что Россия останется империей. Преобразования должны изнутри укрепить империю. Российская империя – не Британская, где была метрополия и колонии. Россия составляет единую территорию, колонизуемую великороссами и управляемую из одного центра. Будучи имперским политиком, Столыпин был противником внешнеполитических авантюр. Считал, что те помешают реформам в империи и должны быть отложены.

Эта асимметричная, политически неполная модель Столыпина действительно была альтернативой модели Ленина. Столыпин – это очень серьезно! Тут мы подходим к вопросу: имела она шанс осуществления? Мы ее назвали последним шансом старой России, и это верно. Но анализируя глубину нестыковки ее элементов по уровню радикальности и последовательности, я вынужден поставить вопрос об осуществимости модели. Была ли столыпинская альтернатива реалистична? Или она попросту не имела будущего? И еще вопрос: насколько реалистична она по срокам? То есть не требовала ли реформа невозможно долгого времени? Это политически важно, ведь отсюда вытекает вопрос об управлении ею.

42. Имперская Россия против Столыпина. Подготовка к войне против подготовки к реформе

– Итак, все дело в сроках, и не будь мировой войны, Столыпин мог преуспеть? Мы имеем право так сказать?

– Ты имеешь право на любую гипотезу, пока контролируешь саму постановку вопросов. Говорят, не будь войны, у Столыпина бы получилось. Но война не камень, упавший с крыши, – это результат обстоятельств и соотношения сил. Войну в Европе готовила и Россия. Следовательно, сама же имперская Россия подрывала осуществимость его реформ. Лично Столыпин был против преждевременных действий, но Россия Столыпина – Россия дворянских верхов, Россия думских буржуазных партий – явно влеклась к войне. Кстати, Столыпин начал с того, что перегруппировал расположение царских войск. Войска были расположены вдоль границ, а он перераспределил их внутрь европейских и азиатских губерний России – зачем? Для него главный враг был внутри России. Главной проблемой Столыпина, как и у Ленина, была сама Россия!

– Столыпин боялся войны?

– Столыпина убили в 1911 году. Но пока он был у власти, он старался отклонить крупные конфликты от участия России, дабы сосредоточиться на внутренних. Однако держава Столыпина готовила войну заодно с другими державами. Ставить вопрос: если б не было войны, как пошла бы реформа? – все равно что спрашивать: не будь Россия столыпинской, удалась бы столыпинская реформа?

– То есть у нас вообще нет права спросить – что было бы, если бы не…

– Не так. Есть слова, которые историк запрещает себе говорить, зная, что запрет бесполезен. Давай запретим слово «судьба» – ты сможешь без него обойтись? Я не могу, а кто может? Говоря «если бы», сознание предпринимает специфический ход, имеющий, если правильно к нему отнестись, эвристический характер. Мы знаем, что ход событий таков, и переменить его мы не можем: зачем говорить «если бы»? Это эвристика. Она сосредоточена на скрытых возможностях и на том, почему возможности так и остались скрытыми. Почему одна возможность взяла верх, а другая погибла? Вопрос «если бы» зондирует невозможности – понятие, может, даже более важное, чем возможность, но мы не умеем им строго пользоваться. Итак, вопрос «если бы» неустраним, но его не нужно ставить в наивно-лобовой, прямой форме. Говоря «если бы», мы не столько выясняем то, что могло случиться, сколько распознаем скрытые обстоятельства нынешнего времени по отношению к прошлому.

Я сказал, что помехой Столыпину была столыпинская Россия. Империя один из авторов и режиссеров разыгравшейся вскоре мировой войны. Если не война, тогда бы сказались другие просчеты реформы. Например, сопротивление крестьян-общинников при невозможности для тогдашнего города принять миллионы избыточных рабочих рук. Или неподготовленность Зауралья к принятию переселенцев.

– Вдруг и это все как-то рассосалось бы, позволив реформе идти вторым эшелоном?